Лучшее, что может случиться с круассаном - Пабло Туссет Страница 32

– Си… кого?

– Североамериканского индейца. Должно быть, сын торговца скобяными товарами показался ему таким жалким, что он привел его в свою семью. Обычно индейский клан на лето разбивал стоянку рядом с небольшим прудом, который ручей образовывал вверх по течению, и как только нашего паренька накормили, он надолго заснул под пристальными взглядами многочисленной индейской родни, которая не привыкла к таким бледнолицым, светловолосым и заросшим созданиям. Молодой человек проспал весь день и, проснувшись, почувствовал себя намного лучше. Уже темнело, когда он встал и пошел к пруду – освежиться после сна, погрузив голову в ледяную воду. Тут-то он его и увидел.

– Золото!

– Точно. Дно пруда покрывала золотая патина, отливавшая в косых лучах позднего солнца, как бутылка «Фрейсенет», если разглядывать ее на свет. Парень чуть не захлебнулся. Сначала сиваши не поняли, отчего такой шум, но старейшина клана в конце концов предложил устроившее всех объяснение: якобы эта пыльца – нечто вроде косметического средства, золотистый пигмент, который придает цвет волосам бледнолицего и блестящим завиткам, которые покрывали всю его грудь и курчавились возле рта.

– Не выдумывай…

– Я серьезно. Эти люди привыкли видеть светловолосых мужчин только издали, когда те искали что-то невидимое на дне рек. Подумай, что по сравнению с сивашом житель Нью-Йорка, предки которого были родом из Голландии, сиял бы, как небожитель, точно так же, как дно этого пруда. Тогда-то наш молодой человек и понял, почему никто до сих пор не добрался до этого пруда. Обычно золотые крупинки плавают по всей реке, увлекаемые течением; добытчики действуют наудачу, выбрав место помельче, чтобы просеивать песок со дна, и, если находят что-нибудь, продолжают просеивать вверх по течению, в противном случае они выкидывают из головы эту речушку и продолжают поиски в другом месте. Но у этой заводи – площадью десять-двенадцать квадратных метров – течение сильно замедлялось, настолько, что золото оставалось в осадке, как мелкий дождь красящих пылинок, и вниз по течению стекала только чистая вода. Иначе говоря, заводь эта была вроде естественного отстойника, на дне которого скапливалось золото, и оставалось только проверить толщину золотого слоя. Еще вина?

– Еще.

Я наполнил наши бокалы, подчистил остатки ветчины и потыкал вилкой нежную эскалибаду, выглядевшую недостаточно привлекательно. Дело пошло на лад, когда я изрядно подсолил ее и обильно полил густым зеленоватым маслом. Дюймовочка тоже воспользовалась паузой, чтобы поклевать форель и откусить пару здоровых кусков от тоста. Я подождал, пока, прикрыв рукой полный рот, она не шепнула нетерпеливо:

– И что дальше?

– А дальше нашему герою пришла в голову блестящая мысль, достойная Пилота Гав-Гав. Дело в том, что из чистого любопытства он зачерпнул песок со дна запруды примерно на глубине трех метров и вытащил шляпу, полную донного песка. Едва оказавшись на поверхности, он понял, что песок содержит страшное богатство, представляя из себя смесь кварца и золота примерно в равных пропорциях, а когда он понял, что отныне неимоверно богат, ему стало лень несколько дней нырять, как утка, чтобы достать свое сокровище. Тогда ему пришло в голову использовать возможность и поучиться у сивашей охотницкому и рыбацкому делу. В конце концов, золото останется на своем месте столько, сколько потребуется; с другой стороны, индейцы никогда не разбивали лагерь больше, чем на неделю, и было крайне маловероятно, что ему снова удастся встретить их. Тогда он спрятал шляпу в суме своего мула и решил позабыть о случившемся, пока не придет время поработать всерьез, – несколько дней ничего не решали.

– И он остался с индейцами?…

– Более того – он уехал с ними. И научился не только невооруженным глазом отличать кролика от лосося, но также ставить соответствующие силки. А так как он был чокнутый и башковитый, то, используя знания, полученные в лавке отца, разработал для индейцев хитроумную систему поимки добычи, при виде которой сиваши просто опешили. Прошла неделя, другая, третья, и он настолько вошел во вкус кочевой жизни, что ездил вслед за индейцами от лагеря к лагерю и провел с ними остаток лета и часть осени.

Я сделал еще паузу, чтобы хлебнуть вина и закусить ветчиной.

– А запруда?

– Погоди, дай мне немножко поесть… С первыми холодами индейцы стали спускаться с гор к югу, и сын торговца скобяными товарами подумал, что настал момент вернуться и приняться за работу по извлечению золота. С индейцами он, должно быть, прошел километров двести к истокам Юкона, и теперь ему предстоял длинный путь на север, во время которого он на практике мог использовать недавно приобретенные навыки хищника, ставящего ловушки. Выпал первый снег, а паренек был еще только на середине пути, занятый дублением кроличьих шкурок, которые помогали ему спасаться от надвигающихся холодов. Тогда он заспешил, но снег заметал дорогу, и он потратил целую неделю, чтобы преодолеть последние двадцать километров, отделявшие его от запруды.

– И, приехав, обнаружил, что запруда полна людей…

– Ровно наоборот. Скажем так: никто уже не мог бы сунуться в эту дыру, даже если бы нашел ее. Потому что дыры-то уже не было: вода превратилась в жуткую глыбу мутного льда, покрытого слоем плотного снега в метр толщиной.

– Вот гадство…

– Еще какое.

– И что?…

– А то, что у него не нашлось иного выхода, кроме как вернуться в Доусон с содержимым шляпы, которую он все еще хранил в суме. До весны золото оставалось совершенно недоступным, если только не раскопать лед, а для этого потребовалась бы работа нескольких человек в течение дней, а может, и недель, словом, пришлось бы устраивать целый шахтерский лагерь. Но на этом дело не кончается, потому что парню пришла в голову еще одна мысль, достойная Пилота Гав-Гав. Как поступил бы любой нормальный человек в таких обстоятельствах? Конечно, он немедля бы поехал и договорился с другими, такими же нормальными людьми: небольшой группой опытных горняков, которые уже успели заключить выгодные концессии и были бы не прочь довести свой капитал до кругленькой суммы, поработав пару недель на стороне. И что же сделал вместо этого наш дурачок? Так вот, он решил изобразить из себя мать Терезу и отправился в Доусон за помощью оборванцев.

– Это еще зачем?

– Понимаешь ли, он выжил и разбогател благодаря великодушию индейцев, на которых все вокруг смотрели косо, вот он и решил, что настал момент вернуть долг, поделившись своей тайной с самыми нуждающимися. Все вместе они достали бы сокровище из-подо льда и могли бы вернуться по домам, набив карманы ровно настолько, чтобы отныне жить со всеми удобствами.

– Не такая уж плохая мысль.

– Иногда, Дюймовочка, мне кажется, что ты тоже немного того: все эти дурацкие неправительственные организации заглушают в тебе здравый смысл. Знаешь, что случилось, когда этот тип в одежде из кроличьих шкур стал рассказывать свою историю беднякам, которые, полупьяные, слонялись по улицам Доусона? Они его просто обсмеяли. Кто поверит какому-то бродяге, когда все помнили, как он направо и налево швырял деньги по городским кабакам, а теперь расхаживает по предместьям, пичкая нищих историями о чудесах? И еще меньше ему поверили, когда, пытаясь придать своей истории правдоподобность, он стал уснащать ее подробностями и рассказал про случай с сивашами. Посуди сама: Джордж Кармак, местный герой, которому приписывают открытие Эльдорадо, был белым, который симпатизировал индейцам, причем настолько, что женился на женщине из племени тагиш и совершил свое открытие именно благодаря помощи брата своей жены, индейца по имени Скукум Джим. Так что, когда наш блаженненький из Омахи стал рассказывать детали своего приключения, все окончательно убедились в том, что этот дурень не только наглый лжец, но и воображение у него небогатое. Он превратился в посмешище, шатаясь по салунам и бессвязно толкуя о золотых запрудах, таящих невероятные богатства; его перестали уважать, и чем больше он надрывался, тем большим безумцем казался в глазах остальных.