Не исчезай - Каролина Эрикссон Страница 32

– Я хочу домой прямо сейчас! – повторила я громче и уверенней.

Она снова не обернулась, просто бросила что-то через плечо, давая понять, что мы останемся здесь еще на какое-то время. Потом она продолжила говорить, обращаясь к Рут. Я не знаю, что в этот момент произошло, но меня будто пронзило что-то, как острым копьем. Прежде чем я поняла, что делаю, я оказалось рядом с мамой и с силой дернула ее за свитер.

– Сейчас! – завопила я.

Рут сделала гримасу, которая, по всей видимости, должна была обозначать улыбку: слегка сочувственно изогнула уголки рта. Я снова закричала.

– Сейчас, сейчас, сейчас!

Когда мама наконец-то посмотрела на меня, ее лицо было суровым и решительным. Она хладнокровно высвободилась из моих рук.

– Слушай меня, Грета. Мы останемся здесь, пока я не скажу, что пора ехать, поняла?

И она снова повернулась ко мне спиной. Так случалось уже не раз, но теперь я не собиралась просто молча терпеть. Я заставлю маму слушать меня, добьюсь не меньшего, чем ее полное и безраздельное внимание. В первый раз, когда роковые слова выскользнули из меня, они прозвучали так тихо, что я сама едва их слышала. Тогда я набрала побольше воздуха и отчеканила их буква за буквой, чувствуя, как они с силой вылетают из груди:

– Сучья мандавошка!

Все замерло; казалось, даже время остановилось. Слова как будто еще звучали, они витали над нами под потолком. Только потом они стали реальностью. Мама и Рут замолчали так резко, будто кто-то нажал на выключатель. Потом я увидела, словно в замедленной съемке, как мама разворачивается ко мне. Увидела, как она замахивается, как ее рука рассекает воздух. И еще до того, как она достигла щеки, лицо словно обожгло яростное пламя.

Мы смотрели друг на друга, все трое, никто ничего не говорил. Рут закрыла рот рукой. Наконец мама охнула, опустилась передо мной на колени и крепко обняла. Должно быть, объятие длилось не больше пары секунд, но мне казалось, что прошла вечность, прежде чем мама отступила и восстановила расстояние между нами. Слова налетали одно на другое, они так торопливо сыпались из ее рта, что было трудно их разобрать.

– Милая Грета, я не хотела. Я просто обернулась, и вот… Ты ведь понимаешь, что я не хотела!

Она продолжала говорить, не давая мне возможности ответить. Она, естественно, не собиралась меня ударить, она просто была возмущена и резко повернулась, и так вышло, что я стояла как раз возле ее руки. Просто несчастное недоразумение. Спустя некоторое время ей удалось успокоить саму себя. Но тут в ее глазах появилось новое выражение, в голосе зазвучала новая нота:

– Но я думаю, будет лучше, если мы никому об этом не расскажем.

Никому. Я сразу же поняла, о ком шла речь. Об отце. Даже ему нельзя было рассказать. Особенно ему. Теперь она была очень озабочена тем, чтобы я что-нибудь ответила, продемонстрировала, что все поняла. И я пообещала. Не рассказывать о том, что случилось в тот день у Рут на кухне. Никому. Мама поняла, что напряжение спало. Тогда она поднялась. Посмотрела на Рут. И снова повернулась ко мне спиной.

В этот момент судьба отца была решена. Ему оставалось жить два месяца.

Девочка замерла. Она вытаращенными глазами разглядывала меня и топор. Но это продолжалось всего несколько секунд. Потом она отвела глаза и стала что-то высматривать вокруг себя. Как будто что-то искала или, точнее, хотела убедиться, что что-то осталось на месте. Я проследила за ее взглядом; он шарил по земле передо мной и за моей спиной.

Только тогда я обнаружила, что маленький крест у моих ног был не единственным. На краю поляны торчало еще несколько крестов, сделанных из палок, и около каждого из них земля и мох были, очевидно, недавно разрыхлены, а потом выровнены обратно. Я находилась на лесном кладбище.

Судя по всему, девочка была удовлетворена своей ревизией, потому что ее лицо выразило облегчение.

– Ты их не испортила.

– Могилы? – спросила я. – Зачем мне их портить?

Она разглядывала меня какое-то время, не отвечая на вопрос. Я заметила, что она выглядит пристыженной. Но потом выражение ее лица снова поменялось.

– О’кей, но что ты тогда тут делаешь?

Она задала этот вопрос тоном землевладельца, в чьи угодья я будто бы незаконно вторглась.

– Я ищу, – ответила я. – Ищу кота. А ты что тут делаешь?

Девочка опустила глаза и пожала плечами. Ее длинные тусклые волосы трепетали на ветру, часть из них упала на лицо, как черная вуаль. С обеих сторон пробора виднелись светлые корни волос, и в слабом свете начинающегося утра можно было различить секущиеся кончики. Я не могла не заметить про себя, что ей не помешала бы хорошая стрижка. И новая одежда. И почему бы не капелька туши и блеска для губ? И тут я вспомнила о собственной потрепанной одежде, нечесаных волосах и немытом лице. Без своего обычного снаряжения я чувствовала себя голой, беззащитной и оставленной. Откуда-то снаружи пришли слова: «Нападение – лучшая защита».

– Так это твоя работа? Кого ты здесь похоронила?

Девочка снова посмотрела на меня своим долгим взглядом. Как будто оценивала. Я ожидала, что меня сочтут слишком ненадежной, и не надеялась на ответ. Но на этот раз я его получила.

– Ты ведь уже и так знаешь.

Она прошла мимо, едва меня не задев. Я прикрыла на секунду глаза, потом медленно развернулась. В онемении разглядывала эту другую Грету, пока она садилась на корточки перед каждым крестом и заботливой рукой поправляла и выпрямляла. Ее слова звенели у меня в ушах. Внезапно все встало на свои места. Девочка и ее страшные приятели. Нож с запятнанным лезвием, который я нашла на острове. Изувеченное существо, лежавшее рядом.

– Белка, – сказала я хрипло. – В какую из могил ты положила белку? Или она осталась на острове?

Девочка по-прежнему сидела ко мне спиной, но за ее склоненным плечом было видно, как дрожит рука, поддерживающая крест.

– Нет, – тихо ответила она. – Она не осталась там. Я съездила туда и забрала ее.

Она поднялась, но осталась возле могилы, пристально глядя на нее. Всем своим телом, не открывая рта, она как бы говорила «здесь». Под землей, прямо под нами, сейчас лежала та несчастная белка.

Я с трудом сглотнула и обвела взглядом печальную вереницу крестов. Могила белки была предпоследней в этом ряду. Догадка уже почти осенила меня, но тут девочка снова заговорила:

– Я сама сделала эти кресты. И иногда я прихожу сюда, чтобы… посмотреть на них. Но только когда никто не видит. Обычно очень рано утром, на рассвете, как сегодня. Никто не должен знать. Иначе…

Она замолчала. Я тихо ждала, давая ей время собраться с мыслями. «Никто не должен знать». Я знала это заклинание. Знала, что, когда говорят «никто», обычно подразумевают не чужих и незнакомых, а, напротив, самых близких людей. Родственников. Друзей. Любовников.