Твое сердце принадлежит мне - Дин Кунц Страница 33

Поскольку Уилсон Мотт представил Райану подробное досье, на дипломы он даже не взглянул.

И когда вошел доктор Хобб, разглядывал антикварный письменный стол в стиле «биденмейер» со вставками из черного дерева.

Ростом чуть ниже шести футов, плотный, но не толстый, в черных туфлях из мягкой кожи, серых брюках, красном кардигане и белой рубашке без галстука, Хобб не старался демонстрировать свою харизму, но у Райана сложилось впечатление, что в кабинет ворвалась природная сила.

И говорил Хобб мягко, с чуть заметным, необычным выговором, возможно каролинским. Его густые волосы только тронула седина, карие глаза смотрели прямо, но взгляд не пронзал насквозь, лицо было скорее располагающим, но не красивым. И при этом он словно заполнял собой все помещение.

Они сели в кресла друг напротив друга, перед «биденмейером», чтобы, как заявил доктор Хобб, «получше узнать друг друга».

Уже через несколько минут Райан понял, почему доктор Хобб производит столь сильное впечатление. Держался он сдержанно, даже скромно, хотя блестящее мастерство и достигнутые успехи позволяли ему раздуваться от гордости, с пренебрежением смотреть на тех, кто нуждался в его помощи. Но он, похоже, относился к пациентам с искренним сочувствием, действительно хотел сделать для них все, что только мог.

– Эти последние месяцы стали самыми пугающими и обескураживающими в моей жизни, – рассказывал Райан, – но дело не только в страхе и депрессии, выходить из которой мне все труднее. В эти месяцы меня не покидало ощущение, что с моей жизнью творится что-то странное, и я говорю не о болезни. Я думал о том, что мною кто-то манипулирует, что я больше не контролирую свою жизнь, не получаю того лечения, на которое могу рассчитывать. Я понимаю, человеку моего возраста легко впасть в паранойю, когда тебе ставят такой диагноз, потому что все это очень уж неожиданно. Я хочу сказать, мне лишь тридцать четыре года и у меня не выходит из головы мысль, что я могу умереть.

– Мы этого не допустим, – доктор Хобб наклонился вперед. – Просто не допустим.

Учитывая сложившуюся ситуацию, Райан не думал, что должен воспринимать всерьез столь уверенное заявление доктора Хобба, но воспринял. Поверил, что доктор Хобб не даст ему умереть, и до такой степени преисполнился благодарности, что глаза затуманились от слез и несколько мгновений он не мог произнести ни слова.

В тот день, практически полностью уделив свое время Райану, доктор Хобб провел многочисленные анализы и исследования, но обошелся без еще одной биопсии сердечной мышцы. Исходил из того, что в лаборатории должным образом исследовали образцы, представленные доктором Гаптой.

Впрочем, для проверки он распорядился провести недавно разработанный анализ крови на ключевые гены, ответственные за анормальное строение сердечной мышцы, обусловленное наследственной кардиомиопатией. Анализ показал наличие этих генов.

Райан не думал, что диагноз доктора Гапты будет оспорен. Что ему требовалось от доктора Хобба, так это надежда, осознание того, что он попал в руки блестящего врача, который энергично развивает свою практику, точно так же, как Райан энергично создавал и расширял «Быть, чтобы делать».

Доктор Хобб прописал Райану два препарата из тех четырех, что он принимал, два других снял, добавил три новых.

В семь вечера, вновь в своем кабинете, перед тем как отправить Райана в Ньюпорт-Коуст, хирург вручил ему мобильник особой конструкции. Дважды нажав на одну-единственную кнопку, Райан мог связаться через спутник со службой экстренной медицинской помощи.

– Постоянно держите его при себе, – инструктировал Райана Хобб. – Каждый вечер заряжайте на прикроватной тумбочке. Но отсоединяйте от зарядного устройства и берите с собой, если идете в ванную. Вдруг там с вами случится что-то непредвиденное.

Хобб дал Райану список случаев, вроде приступа удушья, когда тот должен незамедлительно воспользоваться телефоном и звонить в службу экстренной помощи.

– Если меня известят, что ваше ожидание закончено и подходящее донорское сердце найдено, – добавил доктор Хобб, – я свяжусь с вами через эту же службу. В таких делах время дорого. Я не доверяю обычным телефонам. Пациенты их выключают, переводят звонки на автоответчик. Если этот телефон заряжен, он всегда в рабочем состоянии. Кнопки выключения просто нет. Потому заряжайте его и держите при себе. Донорское сердце обязательно появится.

* * *

Обратный путь, в компании молчаливого и серьезного Нараки, занял два часа.

В клинике доктора Хобба Райана угостили легким ленчем, но не обедом. Он открыл холодильник, достал еду.

Для Ли и Кей Тинг рабочий день уже закончился, они находились у себя… чем там занимались, Райана не волновало. Он больше не числил их в заговорщиках.

Если все-таки подозревал, то чуть-чуть. Больше не тревожился из-за того, что они могут причинить ему вред. Он взял в свои руки контроль над собственной судьбой, и никто из его ближайшего окружения не имел об этом ни малейшего понятия.

Хотя доктор Хобб мог подумать, что его новый пациент – человек эксцентричный, а то и хуже, он согласился с его просьбой не сообщать доктору Гапте, что теперь Райана курирует другой кардиолог.

Семь последних лет Райан страховал себя сам, потому что терпеть не мог бюрократические процедуры страховых компаний с их ворохом бумаг. Поэтому чек в сто тысяч долларов, выписанный доктору Хоббу в качестве аванса, позволял исключить возможные трения между врачами.

Он собирался по-прежнему периодически бывать у доктора Гапты, но не следовать его советам и не принимать прописанные им лекарства.

Хотя Гапта вызывал у Райана не больше подозрений, чем Ли и Кей Тинг, он, узнав об участии Хобба, мог сообщить новости Форри Стаффорду, а Форри (или его жена Джейн) поставили бы в известность Сэм.

Он верил, что Форри – его друг. Но дружба постоянно давала сбои. Брат поднимал руку на брата со времен Каина и Авеля, а в этом варварском веке такое случалось и чаще, и с большей жестокостью.

Его сердце на сто процентов верило, что Саманта ему верна и никогда не предаст, и рассудок в значительной степени соглашался с сердцем, но он хорошо помнил ее слова за их недавним обедом.

«Если бы ты знал, до какой степени я тебя понимаю, ты бы, возможно, меня и не любил».

Он любил ее, как никого другого, доверял ей, как не позволял себе доверять никому. Но, таков уж этот мир, те, кого любят и кому доверяют, наиболее ранимы.

«Человеческие существа – такие сложные, такие непредсказуемые… это редкий случай, когда ты можешь полностью понимать человека, до самых дальних уголков, и по-прежнему его любить».

Возможно, это была самая честная, самая откровенная, идущая от любящего сердца фраза, которую ему когда-либо говорили.

Но в его нынешнем тревожном состоянии, которое так легко могло смениться отчаянием, он не мог полностью отрицать и такой вариант: ее слова были предназначены для того, чтобы манипулировать им.