Смерть как сон - Грег Айлс Страница 33

– В семьдесят первом отгремели последние крупные сражения, я это имел в виду.

– В каких частях служили?

– Пехота.

– Вас призвали?

– Сейчас модно так отвечать. Жаль, что не могу. Я отправился во Вьетнам добровольцем. Все в Штатах тогда чурались этой войны, а вояки стремились поскорее выбраться домой… И только я лез туда сам и по доброй воле. Не из-за геройства, по глупости. Что я тогда знал о жизни? Деревенский дурачок из Айдахо. Записался в школу рейнджеров, со всеми, как говорится, вытекающими последствиями.

– Вы там видели журналистов? Фотографов? Что вы о них думали?

– Что у меня своя работа, а у них своя.

– Полегче…

– Да, полегче. Я знал лишь пару-тройку журналистов, которые были нормальными ребятами. А остальные сидели по отелям и посылали на бруствер вьетнамцев, которые за деньги отщелкивали все «боевые» кадры. Таких журналистов я за людей не держал.

– Такие и сейчас еще остались.

– Мне, кстати, доводилось видеть вашу подпись под… скажем так, серьезными фотографиями. Вы такая же отважная, как и ваш отец?

– Я не знаю, мне трудно сравнивать. Об отце мне известно только то, что я слышала от других. Тех, кто работал с ним в зоне боевых действий. Мне кажется, мы не похожи.

– Почему вам так кажется?

– На войне встречаешь разных людей. Есть те, кто прячется по отелям. Ну, таких, вы правильно сказали, можно даже не брать в расчет. Кто-то едет на войну с томиком Хемингуэя за пазухой, чтобы проверить себя «на вшивость». Для кого-то опасность и риск сложить голову – нормальный график жизни. Сумасшедшие люди. Вроде Шона Флинна, который разъезжал по ничейной полосе на мотоцикле, с камерой в руках. Наконец, есть профессионалы. Они идут на риск не ради адреналина, а потому что иначе нельзя. А работу делать все равно надо. Они прекрасно понимают, что такое опасность, и боятся за свою жизнь почище последней домохозяйки. Но идут вперед. Осторожненько, аккуратненько, пригибаясь, но вперед. И залезают в самое пекло, где рвутся артиллерийские снаряды и вокруг тебя вздымаются фонтанчики грязи от автоматных очередей.

– Это мужественные люди, я таких всегда уважал, – заметил Кайсер. – И встречал среди солдат.

– Что-то подсказывает мне, что вы и сами такой.

Он не ответил.

– Я точно знаю, что таким был мой отец. Между нами, девочками, он ведь никогда не считался гениальным фотохудожником. Выстраивать композицию, ловить редкие ракурсы – это все не про него. Зато он подбирался к «слону» так близко, как никто другой. А когда вся картина прямо перед твоими глазами, композиция и не требуется. Требуется просто щелкнуть и получить кадр. Этим и были уникальны его работы, за это их и ценили. Он исколесил вдоль и поперек Вьетнам, Лаос и Камбоджу. Двенадцать суток просидел в катакомбах под Кесаном – в самый разгар осады. У меня дома есть снимок, сделанный одним морским пехотинцем, – отец стоит на тропе Хо Ши Мина.

Кайсер вдруг быстро взглянул на меня.

– Откуда вы знаете выражение про «слона»?

– Отец так говорил. Я часто спрашивала, почему у него такая опасная работа, а он пытался меня утешить и все представить в виде шутки. И однажды сказал, что солдаты называют боевые действия «увидеть слона». Как в цирке.

– Да уж, это был цирк…

– Я и сама это поняла, когда подросла.

– Ну хорошо, если вы не похожи на своего отца, то на кого похожи? На кой черт вам сдались эти «горячие точки»?

– Я больше ничего не умею. И потом – это надо кому-то делать.

– Вы хотите изменить своими фотографиями мир?

Я рассмеялась.

– Поначалу хотела. Но славные денечки наивной юности остались позади.

– Вы не правы. Если говорить серьезно, вы уже изменили мир. Да так, как многим и не снилось. Ваши фотографии открывают людям глаза на то, что прежде было от них скрыто. Вы говорите им правду о далеких событиях. Нелицеприятную правду. Это тяжкий труд.

– Женитесь на мне!

Он тоже засмеялся и шутливо ткнул меня в плечо.

– Комплименты режут слух?

– Нет, просто последний год нелегко мне дался.

– И мне тоже. Последние два. Добро пожаловать в клуб великомучеников.

Телефон Кайсера зазвонил снова, и на сей раз как-то особенно требовательно. Он честно пытался не обращать внимания, но звонки и не думали утихать. Наконец он вынул аппарат и сверился с определителем номера.

– Это Бакстер. Из Квонтико, – бросил он мне и ответил на вызов. – Кайсер на проводе. – По мере того, как он слушал, лицо его становилось все более напряженным. – Хорошо, буду.

Кайсер убрал телефон во внутренний карман пиджака и начал быстро прибирать на импровизированном обеденном столе.

– Что-то случилось?

– Он сказал: «Хватит прохлаждаться, пора приниматься за работу».

– Есть новая информация?

– Не знаю, но он попросил и вас с собой захватить. Будет видеосвязь с Квонтико. Он хочет, чтобы вы при этом присутствовали.

Сердце сильно забилось.

– Боже мой… Может быть, они выяснили что-то про Джейн? Как вы думаете?

– Какой смысл загадывать? – Он лихо покидал пустые упаковки в мусорный контейнер, как заправский баскетболист кладет на тренировке «трехочковые». – Впрочем, у Бакстера действительно есть новости. Я это понял по его голосу.

Штаб-квартира ФБР располагалась на четвертом этаже академии. Здесь все было устроено таким образом, что, где бы ты ни стоял, взору открывались лишь однообразные бесконечные коридоры с дверями кабинетов по обе стороны. Некоторые комнаты были открыты, и когда мы проходили мимо, я ловила на себе заинтересованные взгляды. Перед дверью с табличкой «Инспектор Патрик Боулс» мы остановились, и Кайсер дал мне краткое наставление:

– Не робейте и говорите что думаете.

– По-другому я не умею.

Он ободряюще кивнул, и мы переступили порог просторного кабинета с огромным окном, выходящим на озеро. Справа в углу располагался массивный стол, за которым восседал крепкий седовласый мужчина с багровым лицом и цепкими зелеными глазами. Кайсер уже рассказал мне, что Боулс курирует все силы ФБР в Луизиане. В его личном подчинении находятся сто пятьдесят штатных агентов и свыше ста человек обслуживающего персонала. Выпускник юридической академии, Боулс успел поработать в шести разных территориальных отделениях ФБР и возглавлял несколько крупнейших расследований, главным образом связанных с вооруженными нападениями и ограблениями. Одет Боулс был так, словно стремился максимально дистанцироваться от формально подчинявшегося ему, но все-таки независимого агента Кайсера: костюм-тройка, заказанный явно в дорогом ателье, серебряные запонки и шелковый галстук. Когда он вышел из-за стола, чтобы поздороваться со мной, я обратила внимание, что туфли у него от «Джонстон энд Мерфи». Как минимум.