Год Людоеда. Игры олигархов - Петр Кожевников Страница 33

Существенную часть жизни отняли квартирные и бракоразводные эпопеи, покупки и обмены машин и дач, круизы по заграницам, картежные игры, перипетии с любовницами и прочие мирские искушения, подстерегающие, в общем-то, каждого человека.

Немало сил и времени Сидеромов употребил на подготовку почвы на случай экстренной эвакуации из исстрадавшейся, но неугомонной России. Давали же первое время большевики возможность покинуть страну всем желающим, — с натужной уверенностью рассуждает Вадим Ананьевич. Значит, и новые, которые скоро придут, тоже оставят для оппозиции и паникеров какую-нибудь лазейку. Или этого не было? Или все было иначе? До чего все-таки темная штука история!

А западные ребята? Они не заморозят в один кошмарный день все его банковские счета и не опечатают всю его недвижимость? Вот это будет номер!

Как забавно получилось! Чуть больше десяти лет минуло с начала этой неоднозначной перестройки, всего лет пять — с момента настоящей раскрутки, а сколько за это время первопроходцев загадочных реформ стали «бывшими». Ну да, в полном смысле этого полузабытого большевистского слова! И этим еще недавно блистательным господам-товарищам приходится нынче, словно памятным всему миру невозвращенцам, рабски клянчить на чужбине политическое убежище, вид на жительство, гражданство или другой шанс на спасение от алчущего их греховной крови убогого и великого отечества.

Хотя ничто, казалось бы, не предвещает возвращения на российский трон вождя от коммунистов, именно это и тревожит Вадима. «Это — Россия», — повторяет он свою коронную фразу, вкладывая в нее, в общем-то, самые разные и даже, наверное, взаимоисключающие значения. При этом Сидеромов с улыбкой отмечает, что избранная им формула действительно подходит для любой ситуации.

— А мне-то не все ли равно, кто окажется у власти? — заканчивает свои прогнозы Вадим Ананьевич и признается себе в том, что он, пожалуй, что называется, по большому счету, не имеет серьезных возражений против однопартийного ренессанса.

От чрезмерных размышлений на политические темы Вадиму становится чудно и порой жутко. Вообще чувство безотчетного ужаса стало посещать Сидеромова за последние пару лет все чаще и назойливее. Каждый раз на похоронах очередного заметного человека, будь то банкир, депутат или журналист, Вадим примеряет эту прерванную судьбу к себе и понимает, что ему все неодолимее хочется куда-нибудь спрятаться и затаиться. Хотя если честно, то это, конечно, мнится лишь временной мерой, своеобразным отпуском из России. А когда он оклемается и даже соскучится по ежедневному страху смерти, то непременно всплывет на поверхность и обратит на себя всеобщее внимание. Он прекрасно научился это исполнять за прошедшие десять лет.

Конечно, Вадим постарается держаться на плаву до последних сил и даже сохранить свой довольно высокий по теперешним временам уровень. К тому же существует надежда, что вся эта нынешняя кутерьма не обернется гражданской войной, а с неизбежным, но допустимым ущербом перейдет в более созидательное и стабильное русло. Дай-то бог!

Сейчас для него главное — взять власть на заводе в свои руки. Как это, кстати, и было в недавнем прошлом, когда его нынешние конкуренты еще и думать не мечтали о ране директора.

Как только он вернет себе всю полноту власти (а он это сделает, не будь он Сидеромов!), то сразу, пусть не очень заметно, начнет зачистку оппозиции и перебежчиков, причем от последних станет избавляться с особенной тщательностью, чтобы эти продажные твари даже дорогу до заводских проходных забыли.

Когда они зашли в парадную, Олег услышал собачий лай и различил неприятный запах. Спустя несколько шагов Борис тяжело закашлялся, а закончив кашлять, стал издавать при дыхании сипение, похожее на храп спящего человека. Мальчик смотрел сбоку на своего брата и замечал, что тот не очень-то похож на отца: у Бориса, в отличие от Артура, лицо напоминало не квадрат, а прямоугольник. «Может, он мне и не брат вовсе? — мелькнуло в голове Олега. — А куда ведет? К каким-нибудь маньякам? Да нет, есть что-то от батяни, но такое неуловимое».

— Дверь открою, заходи — не бойся, — собаки не агрессивные. — Следов инструктировал младшего брата, вводя в замочную скважину массивный ригельный ключ. — Главное — дверь никогда не распахивай, а то они разбегутся по лестнице, потом лови их, как живодер. Давай!

Дверь отворилась. В щель мгновенно просунулись разномастные собачьи морды. Щенок дога мраморного окраса с разноцветными глазами ткнулся носом прямо в лицо Олегу. Рыжая кареглазая пушистая собака, похожая на лису, стала обнюхивать ботинки гостя, а бульдог с оторванной задней лапой захрюкал, как свинья.

— Назад! Нельзя! Никто вас не звал! — Борис начал вхождение в квартиру с правой ноги, которой отстранял от дверей наиболее напористых животных. — Потом пойдем гулять, позже. Да дайте же войти! Ну хуже беспризора!

— Кто там? Кто проник в квартиру? Это квартира инвалида детства. У меня есть разрешение районной администрации на содержание бездомных животных. Надо же иметь сострадание к нашим меньшим братьям! — Громкий скрипучий голос приближался к дверям, и вскоре Ревень увидел женщину, ехавшую в инвалидном кресле. Увидев стоящих в дверях, она еще громче закричала, отчего ее бледное лицо покраснело. — Молодые люди, вы что хотели? Еду для животных принесли? Я вам сейчас покажу, куда ее поставить, а на деньги, пожалуйста, не рассчитывайте. У меня, извините, пенсия всего лишь три миллиона.

— Мама! — Борис прервал женщину собственным криком. — Это я, Боря! А это мой брат Олег! Я тебе про него рассказывал, да ты и сама знала.

— А-а-а, сыночек! — Женщина радостно посмотрела на сына. — А что, Олег-то уже взрослым должен быть, он ведь, Боренька, постарше тебя будет?

— Да как же постарше, мама, когда он позже меня на тринадцать лет родился?! — Борис с улыбкой посмотрел на брата. — Не обращай внимания, она иногда все путает.

— Да как же, сынок, путаю, если Артур меня девчонкой из интерната забрал, а до того у него уже была жена, а в войну умерла: в плен попала, в оккупации под немцами два года жила, а потом не выдержала — заболела, слегла да больше уже и не воспряла. — Инвалидка настроилась на долгую историю. Ей не мешали ни собачий лай, ни постоянная возня животных. — А Артур придет, да, придет?

— Ну ладно, мама, ты нам все потом расскажешь, хорошо? Это Виктория Ивановна, можно, наверное, тетя Вика. Борис неожиданно наклонился к сидящей женщине и громко шепнул ей в ухо: — У него теперь никого нет, он остался совсем один, а я его к нам привел, пусть у нас поживет, если захочет, а потом, когда Федор Данилович приют откроет, мы с ним туда вместе переедем. Мы к тебе будем приходить помогать, ты, мама, не беспокойся!

Олег с интересом оглядывался: в небольшой прихожей, где они с Борисом стояли, вдоль одной из стен разместились две клетки, в каждой из которых сидело по собаке: в одной — немецкая овчарка, в другой — бультерьер. На гвоздях, вбитых в стену, висело множество поводков и намордников, на полу валялись кости и искусанные палки, посреди прихожей покачивалась на морском канате мощная автомобильная покрышка.