Тайна острова Химер - Мари-Анн Ле Пезеннек Страница 35

— Если бы ты знала, как трудно было тогда переписываться. Без помощи Доры мы никогда бы…

— Я здесь не для того, чтобы выслушивать повесть о твоей жизни. Почему ты написал ту записку?

— Я кое-что разузнал и…

— Что именно?

— До сегодняшнего дня ты, как и все, была уверена, что Марк Ферсен настоящий отец Лукаса. Мне же стало известно обратное в утро твоей свадьбы.

Чувство гнева, порожденное интуитивным предположением, что «кое-что» имеет продолжение, захватило молодую женщину.

— По какому праву ты роешься в жизни Лукаса?

— Скажем, мне захотелось узнать побольше о мужчине, который берет в жены мою дочь, — мягко ответил он.

Она знала, что будет досадовать на себя за следующий вопрос. И все же она его задала:

— И что ты еще нашел?

Райан задумчиво смотрел на вытянувшееся к нему напряженное лицо, и спрашивал себя, сколько ударов сможет выдержать она. На краткий миг возникло желание солгать.

— Элен Моро никогда не существовало, — произнес он наконец. — Так же, как и Лукаса…

Темная фигура тихо приблизилась к Марку Ферсену, убедилась, что тот спит, затем направилась к его жене, которая лежала на соседней кровати, и наклонилась над ней. В правой руке вошедшего было нечто похожее на заостренный стержень.

Элен, будто почувствовав опасность, открыла глаза и заморгала, когда левая рука опустилась на ее губы. Рот ее раскрылся в сдавленном крике. И тогда стержень вошел в ее глотку…

Стона оказалось достаточно, чтобы разбудить Марка, мозг которого находился в постоянном бодрствовании. Приподняв веки, он бросил беспокойный взгляд на жену, мечущуюся в постели меньше чем в двух метрах от него.

Он не заметил фигуры, растянувшейся на полу вдоль кровати.

«Беби умер, чудовище…»

Элен тихо постанывала, невнятно бормоча между стонами бессвязные слова. Его пронзила и поразила мысль, что она намекала на близнеца. Какого же страшного прошлого стал он невольным сообщником?

Марк было встал, чтобы спросить, что с ней, но она уже закрыла глаза. По успокоившемуся дыханию жены он понял, что она заснула, забытьем отделяясь от своих мучений. Решив поступить так же, он перевернулся на другой бок и не видел тихо уходящей фигуры.

А ведь это был не кто иной, как Лукас.

Очутившись в коридоре, он прислонился спиной к стене и перевел дыхание, словно после длительного бега.

Стерженек, который он осторожно вставил в пробирку, оказался приспособлением для отбора слюны на анализ ДНК.

Элен и Лукаса формально не существовало…

Это было настолько невероятно, что Мари невольно захохотала. Смех этот явился рефлекторной защитной реакцией, как и всякий другой рефлекс. Однако он быстро прекратился, уступив место аргументам.

— Он полицейский! Если документы его фальшивые, это давным-давно обнаружилось бы.

Райан был другого мнения. И не без причины. Он сам многие годы жил с чужим паспортом, таким подлинным, что обманывал всех — как полицию, так и правосудие.

— Не забывай, что у него не было никакого повода для того, чтобы усомниться в том, кто он на самом деле, и еще меньше — не доверять матери.

Мари знала, что Райан прав. Знала и то, что больше не может молчать. Она не хотела утратить доверия Лукаса. Ей нечего было скрывать, да и разрушительный эффект долгого умалчивания был ей хорошо известен.

— Я должна сказать Лукасу, что ты жив.

Райан удержал ее:

— Если ты это сделаешь, он попытается меня арестовать.

Мари захотелось сказать в ответ, что это логично и что он на самом деле виновен, но он не дал ей говорить.

— Я не вернусь в тюрьму, Мари. Никогда.

Она сразу поняла намек, у нее ни на секунду не возникло сомнения в искренности Райана. Она даже подосадовала на себя за то, что еще недавно подозревала его в низком шантаже.

— Если ты его любишь, не делай его ответственным за мою смерть, — настаивал Райан. — Ваша любовь этого не переживет.

Ей вспомнились слова Милика о терзающихся душах, и она содрогнулась. Она какое-то время смотрела на отца, к которому, несмотря ни на что, испытывала непонятное влечение, и вдруг возненавидела его за то, что он поставил ее перед жестоким выбором.

Не произнеся ни слова, она вышла.

Две руки легли ей на плечи, едва она вошла в свою комнату. Она приглушенно вскрикнула, но тут же обмякла, когда из-за ее спины показался Лукас.

— Я думала, ты спишь.

Он закрыл дверь.

— Я проснулся. Смотрю — тебя нет, тогда я пошел тебя искать. Где ты была?

На мгновение ей вновь представилось лежащее на набережной тело близнеца, его безжизненные ореховые глаза, лицо, скованное смертью. Почувствовала она снова и безграничную пустоту, глубокое одиночество и душевную боль от сознания безвозвратной потери.

А сейчас, видя нежные глаза мужа, она поняла, что ни за что не допустит терзания их душ, и потому выбрала полуправду.

— Мне послышался шум в комнате Мэри.

— И?

Она тихо покачала головой:

— И ничего.

Любопытно, но ложь сняла с нее тяжесть, и тогда ей подумалось о Жанне, ее приемной матери, которая стояла перед таким же выбором, и она лучше поняла женщину, которая предпочла молчать.

Лукас развязал пояс ее пеньюара, который скользнул на пол, и обнял ее.

— Я тебя хочу.

Сильное, все сметающее на своем пути желание поднялось в ней. Улетело все: мертвецы и фантомы, вопросы и сомнения, тайны и ложь. Она бы умерла от одной мысли, что потеряла его. Под его ласками тело ее раскалилось, наполнилось неистребимой жизнью.

В то время как они предавались страсти, где-то в ночи луна мельком осветила силуэт Райана, потом он растворился в темноте парка.

Над островом занимался рассвет, прогонявший химер.

Из склепа под часовней доносилось приглушенное монотонное чтение заупокойной молитвы.

Лестничный пролет из каменных ступенек вел к захоронениям, среди которых были такие, что относились ко времени, когда монастырь служил лепрозорием, и насчитывали несколько веков.

Десятки свечей отбрасывали колеблющийся свет на своды и колонны, вырубленные прямо в скале, превращая тени матери Клеманс и сестры Анжелы в призрачных плакальщиц.

Отодвинутая резная плита позволяла заглянуть внутрь гробницы, где заняли свое место останки близнеца. И лишь искушенный глаз по выступающим тут и там саванам мог определить, что он не был здесь единственным.