Квинканкс. Том 1 - Чарльз Паллисер Страница 37

— Ничего такого! Просто смотрел.

— Это понятно. Но зачем?

— Потому что в жизни не видел такого первоклассного материала. Посмотри на это дерево. Такое редко встретишь.

Я почувствовал гордость оттого, что владею подобной вещью и даже не задумываюсь.

— А зачем ты ходил в комнату моей матери?

— Ни в жизнь. Наверх я не поднимался.

— Странное дело, я почуял на площадке запах свечи.

— Ах да, теперь вспоминаю, малость все-таки поднимался. Но в комнаты не заходил.

— Знаешь, глупо это, бродить здесь в темноте. Я бы тебе утром все показал.

Он посмотрел на меня странно и отозвался:

— Мне и в голову не пришло. Слушай, я ничего худого не думал. Не говорите никому, ладно?

— Конечно не скажу. Да и что рассказывать?

Несколько озадаченный, я вернулся к себе, а Джоуи отправился в кухню.

На следующее утро меня пробудило отрывистое приветствие Биссетт:

— Доброе утро, мастер Джонни.

— Доброе утро, Биссетт, — сонно отозвался я. — Ну как там они?

— Сидят в кухне и уминают за обе щеки как ни в чем не бывало, — ответила она сурово и распахнула занавески. Изморозь легла на окна ледяными цветами, и проникавший внутрь свет нес с собой особое, бледное сияние. — Ах, — сказала она, — вы только посмотрите.

Я выпрыгнул из постели и подбежал к окну. Свет отражался от сугробов, которые загромождали застывший ландшафт. В отдалении зазвучали рожки — мальчишки всегда играют в них утром в Рождество.

— Правда, красота? — воскликнул я.

— Ага, — злорадно промолвила Биссетт, — тем, кто привык шляться в Святой Господень праздник от порога к порогу, нынче раздолье не то.

После завтрака мы с матушкой отправились в кухню, где сидели перед очагом женщина и мальчик и пили из больших кружек чай. Усилиями моей матушки и с помощью (полагаю, недобровольной) Биссетт для них обоих нашелся полный новый гардероб. Мальчику перешла часть моей одежды, включая пару крепких прогулочных башмаков. Отдохнувшие, в новых нарядах, гости, не в пример вчерашнему, выглядели порозовевшими. На их щеки, все еще бледные и осунувшиеся, вернулось немного краски. Поскольку мальчик был тоньше меня, одежда сидела на нем свободно, однако это были в основном вещи, из которых я вырос, и нельзя сказать, чтобы они совсем уж ему не годились. Цвет лица его изменился к лучшему, но смотрел он так же угрюмо, как вчера.

— Расскажете мне свою историю? — спросила матушка.

— Вы уверены, мэм, что вам хочется ее услышать? — Женщина покосилась на меня.

— Мне очень даже любопытно. — Хорошо, — задумчиво протянула она. И, когда мы с матушкой поудобнее устроились на стульях, а кружки гостей вновь наполнили чаем, она начала: — История это длинная, мэм, но на ваш слух вряд ли интересная, потому что, Как Ни крути, ничего необычного в ней нет. Фамилия наша Дигвид, и живем мы на Кокс-Сквер, в Спитлфилдзе. Мой Джордж, отец этого парнишки, работает поденно каменщиком. А еще он первоклассный столяр. И на работе капли в рот не возьмет. Говорит, каким боком это выходит, он видел по собственному папаше. И еще есть у нас малыши: Джоуи (вот он тут) и его сестричка Полли — чудо что за кроха, хоть ей нет еще и десяти. Без нее мы бы давно уже с голоду околели или от работы каторжной, а сколько раз она больных нас выхаживала. Есть и еще один мальчик, Билли, тому только семь, хороший парнишка. И вдобавок Салли, старшенькая. — Я заметил, что при этих словах правая рука у нее сжалась и разжалась. Она продолжила поспешно: — Ну вот, тому три или четыре года жили мы куда как прилично, у Джорджа была внесена плата за членство в товариществе, другие члены уважали его, младшие мастера ему доверяли и давали работы выше головы. Потом дела пошли на спад, работы больше не было. Мы-то вначале еще держались, но видели, как худо приходится другим. Спервоначалу Джордж стал брать работу со стороны — хотя он никогда особенно и не разбирался. Но только он брал плату ниже положенной, в товариществе как-то об этом дознались и выкинули его вон. После этого его никуда не брали, только в новую газовую компанию на Хорсферри-роуд. Он клал кирпич, работа была трудная и опасная, а платили с гулькин нос. Что поделаешь, мы были бедны как крысы. Только приучились как-то сводить концы с концами, и тут новая напасть. Что-то стряслось на работе, и Джордж мой покалечился. Разбил себе руки, ногу и лицо. Четыре месяца провалялся в больнице и еще год не мог работать. Нам пришлось совсем худо, потому что вначале газовая компания ничего нам не платила, но потом все же дали немного в компенсацию за увечье. Но теперь, из-за покалеченной руки, Джорджа совсем уже никто не брал на работу. И вот, три года назад, тоже к Рождеству, приходит к нам какой-то молодчик. — Она нахмурилась. — Разговаривает по-доброму. Сдается мне, прослышал про Джорджеву компенсацию. То есть я не о том, что он против нас замыслил худое. Должно быть, самое плохое, что он сделал, это забрал к себе жить этого вот парнишку: мол, одним ртом у нас станет меньше. Джоуи с тех пор сделался совсем не такой, как прежде, хотя ни мне, ни отцу о том времени ни словечка не сказал.

Я бросил любопытный взгляд на Джоуи, который виновато понурил голову.

— Как бы там ни было, этот человек подначил Джорджа самому сделаться младшим мастером — товарищество ведь не давало ему больше работы у законных мастеров, — вступить с ним в долю и взять подряд на строительство дома на болотах за Вестминстером. Так поступают сплошь и рядом. Компенсации от газовой компании на это вполне хватило. Другие младшие мастера брали по два, по три дома, но Джордж с компаньоном взяли только один, между двух других, но, правда, большой: ведь это были красивые дома, для благородной публики. Они должны были сами платить штукатурам и столярам. На это ушли все деньги от газовой компании. И еще сверх того, ведь у этого молодчика за душой не было ни гроша. Нам нужно было кормиться и — еще того хуже — покупать материалы. А Джорджу подавай только самый лучший кирпич, у них даже с компаньоном из-за этого случались раздоры. А еще из-за того, что этот молодчик из обещанного ничего не делал, а все время выпивал с другими мастерами и подбивал их тоже на контракты. Дальше, через полгода или около того, говорит он, что хочет выйти из дела. Джордж выкупил его долю — цена была честная, но куда больше, чем мы вначале думали. Мало-помалу мы заложили почти все наши вещи: мебель (ее было всего ничего), одежонку, постельное белье, чашки с тарелками — остались в чем стояли, да еще с инструментами, без которых не обойтись. И все равно денег не хватило. Ростовщики, кому мы все заложили, давали денег, но под такой процент глаза на лоб полезут. Вы об этом и ведать не ведаете, мэм, но есть в Лондоне дурные люди, что сосут соки из таких бедняков, как мы.

Матушка покачала головой, словно — к моему удивлению — поняла, о ком идет речь.

— Одолжили мы сорок фунтов, а это значило, что через полгода отдать нужно было восемьдесят. В первые месяцы прошлого года Джордж уже почти закончил с домом, но тут пришла плохая новость: явился человек от главного подрядчика и говорит всем младшим мастерам, что из-за какой-то незадачи — уж не знаю какой — хозяева земли получили право забрать ее обратно: рента им вроде не заплачена или что еще. Мы тут были ни при чем, но похоже было, что мы потеряем все без остатка: внесенную арендную плату, работу, какую уже сделали, кирпичи, дерево — все, что вложили в дом, и все, что заплатили другим работникам. Это было несправедливо.