Квинканкс. Том 2 - Чарльз Паллисер Страница 37

— Это не так, — возразил я. — Мне кажется, я схожу с ума.

— Именно этого они и добиваются. Мне это известно, потому что меня не замечают, а я по долгу службы бываю здесь всюду во всякое время и многое слышу.

— Вы могли бы бежать?

— Бежать? Зачем? Вне этих стен у меня ничего нет. Мне придется просить подаяние на улицах.

— Как так? Вы давно здесь?

— Дольше всех остальных. Дольше даже самого доктора Алабастера, которому я достался от его предшественника. — С оттенком гордости он уточнил: — Я здесь уже свыше двадцати пяти лет.

— Неужели такое возможно?

— О, это довольно обычная история. Сейчас нет времени ее рассказывать, хотя мы пока и в безопасности: ночной сторож все еще в кухне. Мы услышим его шаги, и я успею уйти. Что до того, как я сюда попал, то достаточно сказать одно: мне не посчастливилось оказаться законным наследником большого имения.

— Это может быть несчастьем?

— Да, в случае моего отсутствия право наследования переходило к моему брату и моей сестре, они не погнушались изыскать к этому средства и отстранить меня от дела. Нашелся и медик, за взятку готовый на лжесвидетельство. Как видите, мой случай весьма походит на ваш, на случай вашего отца и еще многих других. Однако времени у нас в обрез. Слушайте меня внимательно. Как я уже сказал, мне удалось подслушать разговор о вас — и узнал, что жизнь ваша под угрозой. Сколь долго смогу — буду приносить вам еду. Но нам нужно постараться вас отсюда вызволить.

— Но с какой стати вам подвергать себя опасности?

Я гадал про себя, не подослан ли этот человек доктором Алабастером с целью втереться ко мне в доверие, и хотя внешность его заставляла в этом усомниться, я не решался на кого-либо полагаться.

— Неужели у меня должна быть для этого причина? Но если вы в таковой нуждаетесь, отнесите ее на счет моей любви к вашему отцу. — Мистер Ноллот многозначительно добавил: — Я слышал, что вы с ним виделись.

Я хотел это подтвердить, но слова застряли у меня в глотке.

— Прошу прощения, — продолжал мистер Ноллот. — Но уверяю вас, что он не всегда был таким, как сейчас.

— То есть?

— По прибытии сюда он полностью владел всеми своими способностями.

— Он был в здравом уме? — чуть не выкрикнул я.

— Совершенно, — кивнул мистер Ноллот.

У меня от сердца отлегло, когда я это услышал. Однако тут же до меня дошло значение сказанного: если он не был сумасшедшим, убивая дедушку, то, следовательно, совершил убийство. Однако если мистер Эскрит не кривил душой, уверяя матушку, что ее супруг не страдал психическим расстройством, были ли столь же правдивыми его слова о ссоре как розыгрыше? И если так, то, выходит, Питер Клоудир в самом деле невиновен?

— Да, он был в здравом уме, — медленно проговорил мистер Ноллот. — Но душевный недуг его мучил.

Он умолк, и я поспешил вставить:

— Говорите смелее. Я знаю — знаю уже не первый месяц, что моего дедушку убил… — Голос мой пресекся.

— Ваш отец? — вскричал мистер Ноллот. — Вы так думаете? Позвольте же мне снять это бремя хотя бы с ваших плеч. Ваш отец нимало не замешан в этом чудовищном злодеянии.

Я никак не отозвался на эту фразу, поскольку в голове у меня мелькнула новая мысль: быть может, этот пожилой джентльмен и не agent provocateur, [2]подосланный доктором Алабастером, а просто-напросто безумец, преисполненный лучших намерений?

Впрочем, следующие слова мистера Ноллота несколько развеяли мои подозрения:

— Чувствую по вашему молчанию, что вы мне не верите. Да и с какой стати? Вот если бы у меня достало времени, чтобы все вам объяснить. Я уже сказал, что вашего отца вовсе не следовало сюда водворять. И этого не случилось бы — не заяви его отец и брат о невменяемости подозреваемого с целью обелить его перед большим жюри, дабы присяжные не постановили предать его суду. Но, разумеется, это была уловка, юридический трюк.

— Да, — согласился я, — но этим предполагалось спасти отца от… от последствий признания его виновным.

— Нет, — возразил мистер Ноллот с невеселой усмешкой. — Намерение состояло не в том, чтобы спасти его от виселицы, но в том, чтобы передать его под опеку отца, а затем заботам доктора Алабастера — участь, вероятно, похуже казни. Ручаюсь, что, дойди дело до суда, вашего отца никогда не признали бы виновным. Улики против него были крайне ничтожными, и судья соответственным образом наставил бы присяжных. Верьте мне: я это говорю как юрист.

— Вы — юрист?

— Да, поверенный в суде. Полагаю, вас удивляет, что знание законов не помогло мне самому избежать здешних стен. Дело в том, что законы и процедуры, касающиеся умопомешательства — в особенности применительно к канцлерскому суду, — начисто лишены логики, несправедливы и с легкостью могут быть перетолкованы в недобросовестных Целях. Подобно вашему отцу, я имел несчастье подпасть под канцлерский суд в качестве помешанного — горше судьбы и не представить, поверьте мне.

— Но откуда вам так хорошо известна история моего отца?

— По прибытии сюда он рассказал мне все — причем столь убедительно, что я ни на секунду не усомнился в его правдивости.

— Однако если тогда он находился в здравом уме… — Тут я запнулся.

— Как это согласуется с несчастным существом, которое вы видели вчера вечером? — мягко продолжил пожилой джентльмен. — Ответ более чем прост. Алабастер с прислужниками поставили задачу свести его с ума: это Хинксман — тот самый, высоченный, — Рукьярд и прочие, хотя Стиллинг-флита я исключаю — в нем, по-моему, какие-то крупицы человечности еще сохранились.

— Что? — переспросил я. — Как здорового человека можно лишить ума?

— Как? Не спрашивайте. Поверьте мне на слово: сводить с ума умственно полноценных для блюстителей психиатрических заведений не менее прибыльно, нежели пользовать действительно больных. С ума сводить удается куда чаще — и гораздо легче, так что я то и дело спрашиваю себя: быть может, мы все безумны, а здравомыслие есть не что иное, как всеобщая договоренность о правилах безумного поведения. В голове вашего юного отца ясный рассудок и помрачение ума мешаются самым причудливым образом.

Юного? Я был потрясен. Ему должно быть не меньше тридцати пяти-тридцати шести лет!

— Но даже у него, — продолжал мистер Ноллот, — бывают периоды относительного просветления. — Дрогнувшим голосом он добавил: — Лучше бы их не было.

— Почему вы так говорите?

Помолчав, мистер Ноллот пояснил:

— Тогда он вспоминает о супруге, вашей матери. Вас не слишком опечалит, если вы мне расскажете, жива она и что с ней случилось?

На эту кроткую просьбу я не мог не отозваться — ив немногих словах рассказал историю матушки.