Паутина - Сара Даймонд Страница 37

— Поверьте, я не собираюсь быть назойливой, — сказала я под конец, — а тем более тревожить память вашей сестры, но буду вам очень признательна за все, что вы сможете мне рассказать.

— Что ж… Вреда, думаю, не будет, хотя и не знаю, что вы хотите услышать.

Изумление и чувство огромного облегчения захлестнули меня, а ее тон снова стал сухим, обезличенным:

— Чтоб вы знали, я не была подружкой этой овцы. Все, что мне о ней известно, я слышала от бедной Эленор.

Последние два слова были произнесены без каких-либо эмоций, как будто Эленор была для нее посторонней, чужой. Разговор абсолютно не потревожил Агнесс, и я не могла отделаться от вопроса: много ли она вообще помнит о погибшей сестре?

— Заранее вам благодарна, — сказала я. — Только знаете, я совсем не ориентируюсь в вашем городе. Подскажите, будьте любезны, где мы могли бы встретиться и поговорить.

Помня о том, как подозрительно она интересовалась, откуда мне известен номер ее телефона, я была уверена, что она предложит кафе или паб, но Агнесс, не задумываясь, ответила:

— Приходите ко мне. Мы с мужем живем в доме сорок три на Харрис-роуд.

Я записала адрес, а она более чем лаконично объяснила, как найти их дом.

— Отлично, — с облегчением произнесла я. — Буду у вас в субботу в час дня.

— До скорого.

Она отключилась. Глянув на трубку в своей руке, я сделала то же самое. На память вновь пришла статья из «Дейли мейл» и описание Эйлин Корбетт, «женщины сурового вида, но душевной, истинной главы семейства» — милой старушки, словно спрыгнувшей со страниц романов Кэтрин Куксон. [24]Не знаю почему, но я была уверена, что ее самая старшая дочь должна быть на нее похожа. Впрочем… очень возможно, так оно и есть. Ясно же, на чьей стороне были симпатии журналиста, а чем более привлекательной выглядит несчастная мать, тем более отталкивающей должна предстать перед публикой десятилетняя психопатка с ангельским личиком. Любопытно, что еще там насочиняли или по крайней мере преувеличили, какие натяжки и передергивания можно раскопать, если постараться, а что вообще осталось за пределами журналистского внимания.

Бесцельно побродив по гостиной, я прошла в кухню. Громадная синяя навозная муха, каким-то образом залетевшая туда, то колотилась с размаху о стекло, то носилась кругами по кухне. Ее неистовое гудение резало уши, и я распахнула окно. Муха мгновенно вылетела и скрылась из виду, а мое внимание сфокусировалось в точке, где мои глаза потеряли ее, — на густых темно-зеленых зарослях, тянувшихся почти до горизонта. Этот лес ночью мог скрыть кого угодно и что угодно.

Меня так и подмывало рассказать Карлу об утренних событиях, но мне хотелось, чтобы он понял, насколько они важны для меня. Если рассматривать смерть Сокса вне связи с моим расследованием, то в ней нет ничего необычного, — для меня же она была зловещим предзнаменованием, напрямую связанным с гневом мистера Уиллера и страшным ночным воплем. Но Карл-то ни о чем не знал. Сначала я не хотела рассказывать ему о неприятной стычке с ветеринаром, а потом все мои секреты и страхи запутались в такой узел, что я уж и не знала, как его распутать.

Ну а теперь я не могла повернуть дело вспять — кто знает, как воспримет Карл тот факт, что у меня не хватило духу рассказать ему правду. Если он до сих пор еще не уверился окончательно, что мое расследование плохо сказывается на моих мозгах, то после такого признания сомнений точно не останется. Тем не менее, когда Карл вернулся с работы, я поняла, что в неведении его держать нельзя, и за ужином в гостиной осторожно начала:

— Знаешь, сегодня кое-что случилось… Печальная история… Умер кот Лиз. Я обнаружила его утром в саду, он лежал на дорожке, ведущей к нашей задней двери. — Я украдкой наблюдала за мужем, стараясь понять, поразила ли его эта новость и насколько сильно. По всей вероятности, не поразила — лишь на мгновение в его взгляде промелькнуло вежливое сожаление. — Бедная Лиз была буквально вне себя, — продолжала я. — Мы вместе похоронили Сокса у нее в саду.

— Ну и дела. Бедная старушка Лиз. — Карл произнес это таким тоном, каким большинство людей выражают соболезнование малознакомым людям: сквозь сочувствие проглядывает безразличие. — А что произошло? Сакса задрал лис?

— Сокса, — поправила я. — Нет, не похоже. Он просто… умер. Лиз говорит, дело к тому шло, понимаешь… ему было тринадцать лет.

— То есть по кошачьим меркам долгожитель, верно?

— Не то чтобы долгожитель, но старик, да… По-моему, это ужасно. Он умер рядом с нашей задней дверью. Ты, конечно, скажешь, что это глупость, но меня очень тревожит, что он лежал не где-нибудь, а именно на нашей дорожке.

— Почему? — Карл уставился на меня в замешательстве.

— М-м-м… Даже не знаю… — Каждое слово давалось мне с трудом. — Просто… как дурное предзнаменование.

— Господи, Анни! Да у тебя совсем крыша поехала. Что за предрассудки. — Он ухмыльнулся. — Если ты не в курсе, то дурная примета — черный кот, который перешел дорогу, а не рыжий, который на ней сдох.

Больше я ничего не могла сказать, без того чтобы не рассказать слишком многого. Тема разговора была исчерпана, и мы к ней не возвращались. Попытка разделить с мужем мой страх сорвалась, и тревоги стали терзать меня еще сильнее, несколько дней не отпускали ни на секунду, прилипли подобно незваным гостям, не помышляющим о том, чтобы убраться наконец восвояси. Временами мне удавалось почти забыть об их существовании, но бывали и такие моменты, когда я заходила в какую-нибудь из комнат, а они набрасывались на меня из ближайшего угла. И неважно, что тревоги эти были невидимы, — они всегда были рядом, и я не знала, как от них избавиться.

В дневные часы меня время от времени посещала мысль, что хорошо бы позвонить Петре, поделиться с подругой, но после пятиминутного раздумья желание пропадало. То, что я намеревалась рассказать ей, необходимо осмыслить, на это требуется время и уединение, а ни того ни другого у Петры не было. «Само собой, она все-все узнает, — твердила я себе, — уже меньше чем через две недели. Скоро она приедет, и я больше не буду наедине со всеми своими страхами и тревогами».

Неделя выдалась у меня спокойной и в то же время странной. Отсутствие Сокса я ощущала куда сильнее, чем раньше его присутствие, и неоднократно ловила себя на мысли, что мне очень хочется, чтобы он снова неслышно проскользнул в приоткрытую дверь и улегся в квадрате солнечного света на кухонном полу. Лиз теперь нечасто появлялась дома; я полагала — работает сверхурочно, чтобы отвлечься от своей утраты. При редких встречах мы обменивались улыбками, короткими приветствиями и пожеланиями, что позволяло тактично избегать разговоров на больную для нее тему. Она быстро стала прежней Лиз — не слишком мне симпатичной, не располагающей ни к дружеским, ни хотя бы соседским отношениям. В своих вечных суетливых хлопотах она представлялась мне существующей в каком-то другом мире, расположенном в сотне миль от меня.