Призрак - Роберт Харрис Страница 38

Я заглянул на кухню. Около разделочной плиты лежал набор мясницких ножей. На некоторых лезвиях виднелась свежая кровь. Прокричав смущенное «Эй!», я заглянул в кладовую, но там никого не было.

Я не имел понятия, какая из комнат принадлежала мне. Фактически у меня не оставалось другого выбора, как только пройти по коридору и подергать за ручку каждую дверь. Первая оказалась запертой. Вторая дверь открылась, и я почувствовал густой сладковатый аромат лосьона после бритья. На кровати лежал серый пиджак. Очевидно, эта комната использовалась охранниками, дежурившими в ночную смену. Третья дверь была запертой. Когда я хотел нажать на ручку четвертой двери, до меня донесся тихий женский плач. Я понял, что там находилась Рут: даже ее рыдания несли в себе воинственные полутона. «В особняке имеется только шесть спальных комнат, — говорила Амелия. — По одной занимают Адам и Рут». Какой странный уклад, подумал я, проходя на цыпочках по коридору. Супруги спали в разных комнатах, неподалеку от любовницы мужа. Это было почти по-французски.

Я робко нажал на рукоятку пятой двери. Она открылась. Запахи затхлого белья и лавандового мыла (гораздо быстрее, чем вид моего чемодана) убедили меня, что тут когда-то размещалось логово Макэры. Я вошел и тихо закрыл дверь. Большой встроенный шкаф с зеркальными створками отделял мою комнату от спальни Рут. Как только я сдвинул одну створку в сторону, до меня донеслись приглушенные рыдания. Дверь заскрипела на ржавых подшипниках, и Рут, наверное, услышала этот звук, потому что плач тут же прекратился. Я представил себе, как она, испугавшись, приподняла голову от сырой подушки и посмотрела на стену. Отойдя от шкафа, я заметил на постели папку для бумаг формата А4. Она была так плотно наполнена, что верхняя обложка не закрывалась. Желтая наклейка гласила: «Удачи! Амелия». Я сел на покрывало и раскрыл папку. На заглавной странице значилось: «Мемуары Адама Лэнга». Значит, Амелия не забыла обо мне, несмотря на суету и торопливость своего отъезда. Что бы там ни говорили о миссис Блай, она была профессионалкой.

Я понял, что нахожусь на критически важном рубеже. Либо я продолжу болтаться на задворках этого запутанного проекта, патетически надеясь, что в какой-то момент мне кто-нибудь поможет. Либо (и тут моя спина выпрямилась от осознания альтернатив) я мог взять контроль над ситуацией, отлить из шестьсот двадцать одной неказистой страницы некий плод труда издаваемой формы, а затем взять свои двести пятьдесят штук баксов и уехать отсюда, чтобы месяц валяться где-нибудь на тропическом пляже, пока из моей памяти не выветрится вся информация о семействе Лэнг.

Обрисовав проблему в такой радикальной манере, я уже не имел другого выбора. Мне лишь оставалось настроиться на полное игнорирование виртуальных следов Макэры, сохранившихся в комнате, и вполне материального присутствия Рут за тонкой стеной. Я вытащил рукопись из папки, положил ее на стол у окна, потом достал из наплечной сумки ноутбук и распечатки вчерашних интервью. Места для работы было маловато, но это меня не тревожило. Среди разнообразных видов человеческой деятельности писательский труд отличается тем, что здесь легче всего находится повод для отказа от работы — стол слишком большой или слишком маленький, в доме слишком шумно или слишком тихо, слишком жарко или слишком холодно, слишком рано или слишком поздно. За долгие годы карьеры я научился не обращать внимания на эти факторы, а просто садиться за стол и начинать писать. Подсоединив ноутбук к электрической сети и включив настольную лампу, я с вдохновением взглянул на пустой экран и мигавший курсор.

Ненаписанная книга — это восхитительная вселенная бесконечных возможностей. Однако стоит напечатать хотя бы одно слово, она тут же превращается в приземленный текст. Напечатайте одну фразу, и рукопись будет уже на полпути к тому, чтобы стать похожей на любую другую когда-либо написанную книгу. Тем не менее автор должен стремиться к совершенству и делать лучшее из возможного. Если гений отсутствует, ему поможет ремесло. По крайней мере, можно написать нечто такое, что привлечет внимание читателей — и соблазнит их бросить взгляд после первого на второй и, возможно, даже на третий абзац. Я взглянул на рукопись Макэры, чтобы еще раз напомнить себе, как не нужно писать мемуары ценой в десять миллионов долларов.

Глава 1: Ранние годы

Лэнг — это шотландская фамилия, которой мы всегда гордились. Она является производной от староанглийского слова «длинный», использовавшегося в северных районах страны, откуда и вышли мои предки. В седьмом веке первый из Лэнгов…

Боже, помоги! Я перечеркнул абзац карандашом, а затем провел зигзагом жирную синюю линию через все последующие абзацы древней истории Лэнгов. Если вы хотите семейное древо, то идите в садоводческий центр — вот что я советую своим клиентам. Никому другому это не интересно. Мэддокс предлагал начать книгу с обвинений в военном преступлении, и такой подход мне нравился больше, хотя он мог служить лишь вариантом длинного пролога. В любом случае, позже книга должна была вернуться к воспоминаниям, и я хотел найти для них оригинальную ноту — чтобы Лэнг выглядел нормальным человеком. Проблема заключалась в том, что он не был нормальным ни на страницах рукописи, ни в реальной жизни.

Из комнаты Рут донесся звук шагов. Ее дверь открылась и закрылась. Сначала я подумал, что она решила узнать, кто шумел в соседней комнате. Но затем мне стало ясно, что она ушла. Я отложил рукопись Макэры и переключился на распечатку интервью. Я знал, чего хотел. Мне требовался момент, возникший в нашем первом разговоре.

Я помню, это было воскресенье, дождливый день, когда не хочется вставать с постели. И кто-то постучал в мою дверь…

Если привести в порядок грамматику, то рассказ о Рут, которая сагитировала Лэнга на участие в местных выборах и таким образом втянула его в политику, станет идеальным началом для книги. А Макэра, с его характерной глухотой ко всем человеческим чувствам, даже не упомянул об этом. Я начал печатать:

Глава 1: Ранние годы

Я стал политиком из-за любви. Не из-за приверженности к какой-то партии или идеологии, а из-за любви к женщине, которая одним дождливым воскресным вечером постучала в мою дверь…

Вы можете возразить, что сюжет был банальным, как пшеничный хлеб. Но не забывайте, что (а) хлеб раскупается тоннами, (б) что на переделку рукописи у меня имелись только две недели и (в) что такое начало было гораздо лучше, чем перечисление производных слов для фамилии Лэнг. Вскоре я заколотил по клавишам на максимальной скорости, которую мне позволяла печать двумя пальцами.

Она так намокла под ливнем, что ее одежду можно было выжимать. Но девушка, казалось, не замечала этого. Она произнесла страстную речь о местных выборах. До этого момента, признаюсь вам как на исповеди, я даже не знал, что у нас проводились какие-то выборы. Однако мне хватило ума притвориться…

Я поднял голову и посмотрел в окно. Там, в царстве ветра и песка, Рут совершала одну из своих одиноких прогулок. Она решительно шагала среди дюн, а за ней, как всегда, плелся несчастный охранник. Я наблюдал за миссис Лэнг, пока она не скрылась из виду. Затем меня снова поглотила работа.