Рукопись Бога - Хуан Рамон Бьедма Страница 38

Ауксилиадора металась от одного окошка к другому.

Низкорослый желтозубый бродяга в майке с разорванным воротом заметил блики свечей в окнах часовни.

Шесть его сообщников, все как на подбор увечные, уродливые и одетые в лохмотья, последовали за своим вожаком, на ходу доставая кухонные ножи.

Онесимо опустился на колени, так что его лицо оказалось у Нуриты на уровне живота, и обхватил ее бедра. Даже когда язык старика проник в ее лоно, лицо девушки осталось все таким же тупо покорным.

Мягкий свет свечей располагал к молитвам и размышлениям. Но, когда бродяги распахнули двери, в часовню вторглись зловещие тени.

Онесимо не мог оторваться от девчонки, хотя знал, что они вошли, слышал их смех и скабрезные замечания, чувствовал, как они приближаются.

Подоспевшая первой почти лысая бродяжка оттолкнула Нуриту с такой силой, что та отлетела к алтарю и, оглушенная, осталась лежать на полу.

Эта сцена привела Онесимо в чувство; он вскочил па ноги и в нелепом порыве защитить девочку схватил за горло нищего, который оказался ближе. Старик был сильнее, чем могло показаться, но мощный удар обрушил наземь и его; мраморный пьедестал окрасился кровью с желтоватыми комочками мозга.

Убийцы остановились и замолчали, глядя на труп.

Старик был мертв: он лежал неподвижно, глаза его закатились, по ногам текла моча.

Первой опомнилась Нурита: с отвращением оттолкнув тело священника, она встала и принялась деловито натягивать трусы и брюки, не потому что стыдилась, а чтобы не мешали ходить.

Хромой нищий не позволил девушке одеться и, пристроившись сзади, начал мять ее бесформенный зад; от этой грубой ласки лицо Нуриты снова расплылось в улыбке. Тем временем остальные бродяги метались по часовне в тщетных попытках отыскать чемодан, Онесимо неподвижно лежал перед алтарем, а Ауксилиадора глядела в окно.

В часовне чемодана не было; нищие решили продолжить поиски в доме.

Нурита пошла с ними; отныне она была полноправным членом шайки.

Валявшаяся на полу газета возвещала о том, что город объят страхом.

Севилья, 200… Город объят страхом. Предварительной причиной смерти пятнадцати обитателей дома престарелых названо пищевое отравление. Вчера поздно вечером в диспетчерскую службы неотложной помощи поступил звонок от Р. С. X., бывшего церковного служки, ныне проживающего в приюте для людей пожилого возраста, который сообщил, что у пятнадцати обитателей приюта прямо за ужином началась кровавая рвота. В приюте, расположенном в многолюдном квартале Нервион, жили пенсионеры, в прошлом так или иначе связанные с церковью. Как нам стало известно, руководство дома престарелых не имело лицензии на осуществление подобной деятельности.

Печальное происшествие пополнило список трагических смертей, эпидемия которых охватила католическую общину нашего города. Официальные лица, к которым обратились наши корреспонденты, отказываются комментировать…

Когда придет тысячелетье за нынешним тысячелетием вослед, возникнет темный и секретный порядок уложений, в котором основным законом будет ненависть и яд – оружием.

Ему потребно будет золото в количествах неисчислимых и власть на всей земле.

Служители его соединятся кровавым поцелуем. Праведники и немощный люд познают жизнь по страшному тому закону.

Сильные мира сего будут на службе его, единственный закон признает тот порядок, который сам украдкой сочинит, и яд проникнет даже в церковь, а мир пойдет вперед со скорпионом под стелькой башмака.

Иоанн Иерусалимский. Тайная книга пророчеств

С тех пор как я убедился в существовании Тайного Союза Защитников Церкви, этого гнусного и коварного порождения жестокости и мракобесия, притаившегося на задворках Истории в ожидании своего часа, моя всегдашняя склонность к видениям чрезвычайно усилилась, так что вымышленные картины мешаются с реальностью, а люди из давно прошедших эпох возникают среди городской толпы. Сам я склонен объяснять подобное обострение прискорбной двойственностью собственной натуры, разрывающейся между необходимостью бороться со страшной угрозой и трусливым желанием сделать вид, будто ничего не происходит, и посвятить себя религиозному служению и научным изысканиям. Иными словами, расшифровать таинственную рукопись, волей случая оказавшуюся в моих руках.

Существование кошмарного братства, наследника кровавой инквизиции, открылось мне ровно неделю назад, во время священного таинства исповеди. Однако это откровение явилось лишь прологом другой, поистине чудовищной истории. Столь немыслимой, что я долго не мог решиться изложить ее на страницах дневника.

С монсеньором Боннакорсо Ориенцо, моим предшественником в миланской курии, мы почти не были знакомы. Я знал, что монсеньор, человек вовсе не старый, смертельно болен, испытывает страшные муки и что дни его сочтены, и потому не удивился, когда узнал, что больной призывает меня к себе, чтобы исповедаться.

В спальне, под пышным балдахином меня ждал высохший, словно мумия, человек с неестественно желтым лицом. Вопреки моим ожиданиям, монсеньор, пребывавший на пороге смерти, обратился ко мне слабым, но спокойным и ясным голосом и попросил поскорее покончить с формальной частью обряда, поскольку силы его на исходе, а ему нужно рассказать мне нечто чрезвычайно важное. Отпущение грехов и спасение души его, по всей видимости, совершенно не занимали.

Не тратя времени на предисловия и лишние эмоции, Ориенцо прочел мне краткую, но обстоятельную, хорошо продуманную, изобиловавшую именами, датами и конкретными фактами лекцию об истории зловещего тайного общества с тысяча восемьсот двадцать девятого года до наших дней. И мне ничего не стоило ему поверить.

Мало какому умирающему доводится произнести столь убедительные последние слова.

Должно быть, Ориенцо специально копил силы, чтобы успеть поведать мне всю страшную правду, ведь время шло, а поток его слов не иссякал. Покончив с экскурсом в историю, бывший епископ перешел к более насущным вещам. Он рассказал мне об уловках, при помощи которых его пытались переманить на свою сторону. Монсеньор не случайно выбрал меня своим исповедником: он не сомневался, что, потерпев поражение со старым епископом, члены Тайного Совета приложат все усилия, чтобы заполучить нового.

Напоследок Ориенцо поведал мне невероятную историю, случившуюся с ним в Вене и ставшую причиной того, что после стольких лет ожесточенного сопротивления он был вынужден поменять свои взгляды и присоединиться к заговорщикам. Я изложу эту историю его словами, ибо они до сих пор звучат в моей памяти, и о том, чтобы рассказывать в третьем лице, не может быть и речи.

– Я знал, что оперный театр на Рингштрассе жестоко пострадал от бомбежек во время последней войны, и после двадцатилетнего перерыва вновь оказавшись в Вене, я был приятно удивлен, обнаружив, что, хотя фасаду и вправду был нанесен большой урон, изнутри здание осталось таким, как прежде.