Алхимия единорога - Антонио Родригес Хименес Страница 38

— Что ж, я не святой и не бог, — отозвался Канчес, — и нахожусь среди вас благодаря жидкости, которая гуще воды и оставляет золотые потеки на стекле. Благодаря эликсиру, добытому при помощи терпеливого труда. Я принимаю его уже много лет.

— И кто же его добыл, ты, что ли?

Я перешел на «ты», поскольку оскорбления Канчеса перешли все границы.

— Этим даром я не обладаю. Я способен только расшифровать секретную формулу, но мне не позволено готовить эликсир. Я потратил на опыты много лет, и все без толку. Так когда-то предрек Фламель, и он оказался прав, вот почему я его ненавижу.

— Ты предал его?

— Я просто отказался умирать. Я вступил в связь с демонами. Видишь — мы не святые и не боги, но боремся за свое бессмертие.

— Кто же готовил для тебя эликсир?

— Новички, вставшие на путь святости. Таких я встречал немало.

— И ты совращал их с истинного пути, а потом бросал в канаве, как собаку, сбитую на шоссе!

— Все обстоит не так ужасно.

— Но новичка ждет кара?

— Об этом спроси Фламеля.

— А где же он, Фламель?

— Ты имеешь в виду мастера камуфляжа, бестелесное привидение, которое нигде не увидишь?

— Я имею в виду маэстро Фламеля, великого Философа с большой буквы, самого мудрого в мире алхимика.

— Он вездесущ. Он как ваш Бог, нечто вроде реки, которая течет то под землей, то на поверхности. Сейчас Фламель либо в Италии, либо в Голландии, либо в Хорватии… Там он обычно обретается, но, стоит запахнуть бедой, перебирается в Индию, Китай или Нью-Йорк. Скользкий тип. Порой он меняет внешность и осмеливается проникать даже в Бадагас, единственное царство несвятых бессмертных. Разнюхивает, роется повсюду, закладывает мины, чтобы уничтожить «бессмертных дурного толка», как он выражается.

— Ну да, понятно. Сейчас выяснится, что Фламель — террорист и убийца.

— Он, как и его Бог, на что угодно пойдет ради божественного порядка, ради добра. А для победы над так называемым «злом» все средства хороши. Вот почему мне ненавистны его благостные речи: он ведет себя как самый настоящий террорист, его оружие — разрушение и варварство. Кто там сказал: «Подставь другую щеку»? Наивный Иисус, обманутый собственным, как принято считать, отцом.

Я решил сменить тему.

— Вот что, ты уже довольно долго меня не оскорблял, что не может не радовать. Я не знаю того, что знаешь ты, но скажу так: эликсир обладает даром продлевать жизнь сверх положенных сроков, однако право на это нужно заслужить. Нельзя просто прийти и выпить свою порцию ради того, чтобы прожить еще сто, двести или триста лет в погоне за богатством и наслаждениями.

— Да, смертные любят потолковать на эту тему. Так вот, дружок: я обладаю правом тысячу раз влюбиться, перещупать сотни молоденьких девчонок, сколько угодно раз напиться допьяна и путешествовать по свету с кошельком, набитым золотом; правом получать от жизни все возможные удовольствия. Понял? А Фламель тем временем переживает, что я подаю дурной пример. Но мне позволяют так жить его ученики, добывающие для меня магический напиток. Да и сам ты поможешь мне с превеликим удовольствием. Правда, ты не будешь знать, что я — это я. Запомни мои слова.

— Вечно жить желают только те, кто считает, что с концом бренного тела кончится все. Вот почему они так боятся его утратить. Скажу сразу, что не собираюсь тебе помогать.

Канчес ухмыльнулся. В его водянистых глазках жила вековая мудрость, полная отрицательной энергии, темно-коричневой, почти черной. Он был лишен ауры, и от этого делалось жутко. Он походил на Смита… Возможно, и был Смитом. Виолета и Джейн согласились бы со мной: Канчес — тип того же пошиба, что Смит, в этом я был уверен.

Появился официант с бутылкой «Эспорао» урожая 1987 года. Когда он разлил вино по бокалам и удалился, я заметил, что ни у кого не возникло желания чокнуться, все четыре бокала остались стоять на столе. И тут Канчес достал из кармана пиджака узкую бутылочку прозрачного стекла с маслянистой жидкостью гуще воды, цветом напоминавшую выдержанное розовое вино. Когда маэстро слегка покачал бутылку, на стекле появились отблески чистого золота. Канчес добавил в каждый бокал с вином по нескольку капель.

От волнения я прикрыл глаза, ведь это был эликсир, продлевающий человеческую жизнь. Мы чокнулись. Я был настолько смущен и в то же время так заинтересован содержимым бутылки, что даже не взглянул в глаза своим сотрапезникам. Я просто поднял бокал, и все произнесли:

— Будем здоровы! Вечной жизни!

Мне не удалось выговорить два последних слова, но они прозвучали в моем мозгу. Игра, где призовой фонд — вечная жизнь, влекла меня не меньше, чем других. Мне исполнилось сорок, и никто не требовал от меня отчета в моих поступках.

Я почувствовал, как вино стекает по пищеводу в желудок; потом оно проникло в кровь, очищая соки, сражаясь с накопившимися в венах ядами, стабилизируя сердечный ритм, придавая энергию мускулам, проясняя мысли, орошая кишечник. Мои жизненные силы мгновенно умножились в сотню, в тысячу раз. Не знаю, продлевало ли это мою жизнь, но я испытывал то же, что, вероятно, испытывает парящий в небесах ангел.

Я был воодушевлен и полон жизни, мое тело словно утратило вес.

«Почему этот напиток не готовят ради блага всего человечества?» — подумал я.

Остальные трое посмотрели на меня так, будто прочли мои мысли.

— Рамон, почему не все люди богаты? — спросил Канчес и тут же сам ответил на свой вопрос: — Чтобы сохранилось понятие богатства, нужны и богатые, и бедные. Вот в чем теневая сторона добра. Добрый Бог изгнал из рая ангела, который задавал вопросы, и тем самым превратил его в демона. Сам Бог создал зло, а вместе с ним — неравенство: богатых и бедных, силу и слабость, здоровье и болезнь, радость и скорбь. Придумав двойственность, Бог все испортил, разрушив мир, который якобы сотворил.

— Наше братство стремится облегчить страдания земной жизни, — добавил Рикардо Ланса. — А «Книга еврея Авраама» содержит формулу, позволяющую изготовить миллионы гектолитров эликсира, чтобы раздавать его даром и уничтожить болезни и бедность.

— Я вам не верю. У меня такое впечатление, что вы собираетесь лишь спекулировать и обогащаться.

— Даже если и так, разве цель не оправдывает средства?

— Нет. Если эликсир станет предметом торговли, доступ к нему получат только те, кто сумеет заплатить, — как водится, одни богачи.

— Заверяю тебя, Рамон, — снова заговорил Рикардо, — что мы стремимся подарить миру эликсир без всякой выгоды для себя. Мы боремся с болезнями и смертью. Мы не злодеи, хотя в глазах Бога, которого нам навязывают с раннего детства, и есть те самые заблудшие овцы. Мы — строптивцы, потому что пошли наперекор воле «божественных», «мудрых», «философов».

Я не мог понять, говорит ли он правду или же эти люди поработили эликсиром мою волю, мой здравый смысл, мое сознание. Виолета была так далеко, мне так не хватало Жеана — старого путника-пилигрима, всегда помогавшего мне советом, — а эта троица совершенно сбила меня с толку.