Братство Святой плащаницы - Хулия Наварро Страница 39

Гунер никогда не разлучался с Аддаем. Он дал обет целомудрия и послушания, и его семья — его родители, когда они еще были живы, а теперь его братья и сестры и их дети — пользовалась небольшими материальными привилегиями, которые предоставлял Аддай, а еще уважением, оказываемым в Общине.

Гунер уже сорок лет служил Аддаю и знал его так же хорошо, как и самого себя, а потому боялся его, несмотря на доверие, которое возникло между ними с течением времени.

— Как ты думаешь, может ли среди нас быть предатель?

— Да, может.

— Ты подозреваешь кого-нибудь?

— Нет.

— А если вдруг заподозришь кого-нибудь, ты ведь не скажешь мне об этом, так ведь?

— Нет, не скажу, если только не буду уверен, что мои подозрения оправданы. Я не хочу никому навредить лишь какими-то подозрениями.

Аддай пристально посмотрел на него. Завидуя доброте Гунера, его сдержанности, он иногда думал, что в действительности Гунер был бы лучшим пастырем, чем он сам. Те, кто избрал его, совершили ошибку, придавая слишком много значения его происхождению в силу нелепой старинной традиции преклоняться потомкам великих людей, оказывая им почести и предоставляя им привилегии, зачастую абсолютно незаслуженные.

Семья Гунера была обычной крестьянской семьей, и предки Гунера, так же как и предки Аддая, хранили тайну их веры.

А что, если отказаться от своего поста? Если созвать совет и предложить, чтобы духовным пастырем избрали Гунера? Но Аддай знал, что с ним не согласятся, даже могут подумать, что он сошел с ума. Ему иногда казалось, что он и в самом деле потихонечку сходит с ума, играя роль пастыря, подавляя свою человеческую суть, пытаясь сдерживать свою — греховную — вспыльчивость, борясь за укрепление веры в своей пастве, когда это требовалось, и, храня тайны Общины.

Он с болью вспомнил тот день, когда его отец, очень взволнованный, привел его в этот дом, где до этого жил прежний пастырь — прежний Аддай.

Его отец, уважаемый в Урфе человек, тайный борец за истинную веру, еще с детства говорил ему, что если он будет хорошо себя вести, то когда-нибудь сможет стать преемником тогдашнего Аддая. Он отвечал отцу, что ему этого не хочется, что ему больше нравится бегать по зеленым садам, плавать в речке и общаться со сверстниками — такими же юными, как и он.

Ему тогда очень нравилась дочка их соседей, хорошенькая Рания — девочка с миндалевидными глазами и темными волосами. Он часто думал о ней, лежа ночью в своей комнате.

Однако у отца были совсем другие планы, а потому, едва он повзрослел, отец привел его жить в дом тогдашнего Аддая, заставив дать соответствующие обеты, чтобы подготовить сына к миссии, которую, как считалось, на него возлагает сам Бог. Его решили сделать Аддаем, не спрашивая его согласия.

Его единственным другом все эти мучительные годы был Гунер, который никогда не выдавал его — даже тогда, когда он, тайно выскользнув из своего жилища, шел к дому Рании в надежде увидеть ее хотя бы издалека.

Гунер, так же как и он сам, был заложником воли своих родителей, подчиняться которым было для него делом чести. Эти бедные крестьяне желали для своего сына — да и для всей их семьи — лучшей доли, чем тяжкий труд от зари до зари. Родители же Аддая избрали для него такой жизненный путь, который, по их мнению, соответствовал социальному положению их семьи.

Они оба — и Аддай, и Гунер — подчинились воле своих родителей, оставшись при этом в душе совсем другими — самими собой.

Иоанн, войдя в сад, увидел Ободаса, копающего землю, о чем-то глубоко задумавшегося.

— А где Тимей?

— Разговаривает с Изазом. Ты же знаешь, что он обучает Изаза, готовя его к тому, чтобы он когда-нибудь стал хорошим пастырем Общины.

Ободас вытер тыльной стороной руки пот со лба и пошел вслед за Иоанном в дом.

— У меня есть новости.

Тимей и Изаз выжидающе посмотрели на Иоанна.

— Прибыл караван. А вместе с ним — Харран.

— Харран! Вот радость! Пойдем повидаемся с ним, — сказал Изаз и вскочил на ноги.

— Подожди, Изаз. Караван принадлежит не Сенину, хотя Харран и приехал с этим караваном.

— Ну и что? Бога ради, Иоанн, рассказывай же!

— Да, будет лучше, если ты узнаешь об этом от меня. Харран теперь слепой. Когда он вернулся в Эдессу, Маану приказал выколоть ему глаза. Его друга Сенина убили, а тело отнесли в пустыню и бросили там, на съедение диким зверям. Харран клялся, что точно не знает, где ты находишься, что он оставил тебя у ворот Тира и что теперь ты, наверное, в Греции. Это вызвало еще больший гнев Маану.

Изаз начал плакать: он чувствовал себя виновным в том, что случилось с Харраном. Тимей ласково сжал его руку.

— Пойдемте, найдем его в караван-сарае, приведем его сюда, и пусть он, если захочет, останется с нами.

— Я настаивал, чтобы он пошел со мной, но он не согласился. Он хотел, чтобы ты узнал о его состоянии еще до того, как он появится здесь. Ему не хочется, чтобы ты чувствовал себя обязанным облегчить его участь.

Изаз в сопровождении Ободаса и Иоанна направился в караван-сарай. Один из начальников каравана показал им, где найти Харрана.

— Во главе этого каравана — родственник Харрана, он согласился привезти Харрана сюда. У Харрана не осталось в Эдессе никого: его жена и дети убиты, а его друга Сенина пытали и убили на глазах тех, кто захотел посмотреть на его страдания. Маану подверг жестоким преследованиям всех друзей Абгара.

— Но Харран не был другом Абгара…

— Но им был друг Харрана Сенин, и тот не захотел рассказать царю, где спрятан погребальный саван Иисуса, исцеливший Абгара. Маану приказал разрушить дом Сенина и сжечь все его имущество. Он даже велел развести огромный костер и уничтожить животных Сенина. А еще подверг бичеванию слуг Сенина, причем некоторым из них отрубили руки, а другим — ноги. Харрану же выкололи глаза, потому что он водил караваны Сенина через пустыню. Харран должен радоваться уже тому, что остался жив.

Они увидели Харрана, сидевшего на полу. Изаз помог Харрану встать и обнял его.

— Харран, мой добрый друг!

— Изаз? Это ты?

— Да, Харран, это я. Я пришел за тобой. Пойдем со мной. Мы будем заботиться о тебе, и ни в чем тебе не будет недостатка.

Тимей принял Харрана весьма любезно. Было решено, что Харран временно поживет в доме Иоанна — до тех пор пока не пристроят еще одно помещение к маленькому дому Тимея, в котором уже жили Изаз и Ободас.

Харран успокоился, узнав, что он обретет здесь приют и ему не придется просить милостыню. Дрожащим голосом он рассказал о том, что Маану приказал сжечь дома христиан за их веру в Иисуса. Царь не пощадил даже знатные семьи Эдессы. Он не испытывал жалости ни к старикам, ни к женщинам, ни к детям. Кровь невинных залила белый мрамор зданий города, а воздух пропитался запахом смерти.