Укус тени - Карин Жибель Страница 39

Его мышцы все еще никак не могут отойти от невероятных ощущений, которые он испытал благодаря своей очаровательной мучительнице.

Прошедшие сутки он занимался только тем, что пил воду, мочился и принимал душ, — благо что опять пошла горячая вода.

Еще он время от времени плакал.

И думал. Думал, думал, думал…

Бенуа пытался проанализировать сюжет своей жизни — короткой повести, эпилог к которой, похоже, уже написан.

Он пролистывал страницы, посвященные детству, юности, работе в полиции.

И женщинам…. Всем тем женщинам, с которыми он когда-либо проводил ночь.

Он не забыл их лиц, их имен и привлекательных особенностей их внешности. Нет, он, во всяком случае, не забыл их. Ему приходит в голову мысль, что он, пожалуй, их всех даже некоторым образом любил.

Память берет Бенуа за руку и ведет его по дорогам, которые он считал уже давно стершимися с карты жизни. Она напоминает ему о сокровищах, закопанных в закутках его мозга или же спрятанных за дверьми, которые почти никогда не открываются. Перед ним мелькают картины, изображающие прошлое и сваленные в дальнем углу, но сразу же оживающие в памяти, как только он осознает, что столкнулся лицом к лицу со смертью. Бенуа видит идиллические гравюры того времени, когда он даже не задумывался о смерти, когда у него впереди была бесконечно долгая жизнь, а смерть казалась такой далекой и неосязаемой, что не имела ни запаха, ни цвета…

Он вспоминает о единственной по-настоящему нежной и бескорыстной женской любви в его жизни — материнской любви. Вспоминает о чувстве безопасности, которое он испытывал, когда находился рядом с отцом или старшим братом. Вспоминает о своих беззаботных детских играх, о первых увлечениях, о запрещенных шалостях, о привлекательных запретных плодах, о волнующих открытиях.

Да, Бенуа вспомнил обо всем этом. Он снова услышал все некогда услышанные им слова, почувствовал запах всех духов, которые когда-либо чувствовал, увидел все женские лица, которые когда-либо видел, — и красивые, и не очень. Он вспомнил о каждом разочаровании, каждой досаде, каждой пролитой слезе. Вспомнил о каждой радости, каждом восторге.

Он снова крепко обнял первую в своей жизни женщину, снова ласково погладил ее, снова вошел в нее — раз, другой, третий.

Он снова повстречался с Гаэль, снова пережил тот волнующий момент, когда их взгляды впервые встретились и когда он понял, что его судьбой будет именно эта девушка — на всю оставшуюся жизнь.

Вот только жизнь эта может оказаться очень короткой. Да, его жизнь теперь может прерваться в любую секунду. Его жизнь — это короткий выход актера на ярко освещенную сцену, после чего он возвращается за кулисы. И затем… Куда деваются подобные воспоминания? Они исчезают, канув в небытие, превращаются в дым, разлагаются вместе с гниющим трупом человека, который так бережно хранил их в своей памяти. Хранил непонятно зачем.

Впрочем, он, Бенуа, предпочел бы отправиться в мир иной, уже ничего не помня, не имея прошлого и каких-либо привязанностей. Чтобы ни о ком и ни о чем не жалеть.

Чтобы умереть, избавившись от груза тех грез, которые никогда не станут явью, и тех сожалений, которые охватывают человека, когда он переступает границу между жизнью и небытием.

«Гаэль, мне следовало как можно более убедительно показывать тебе, как много ты для меня значишь… Жереми, мне нужно было чаще брать тебя на руки, чтобы узнать тебя получше и чтобы ты получше узнал своего отца… Мама, мне надо было просто сказать тебе, что я тебя люблю. Сказать это хотя бы один раз. Мне казалось, что я не раз доказывал тебе свою любовь. Тогда почему же я не говорил тебе, что я тебя люблю? Почему я не говорил этих простых слов и не совершал всех этих несложных поступков по отношению к близким мне людям, когда у меня еще было будущее и когда слово «завтра» имело какой-то смысл?.. Мама… Мама, зачем ты дала мне жизнь, если ее у меня рано или поздно отнимут?»

Бенуа вытирает слезы и всматривается в темноту, которая изводит, мучает, терзает его, словно сильнодействующая кислота. Темнота окружает его со всех сторон, и ему от нее не спастись.

Или нет, от нее можно спастись. Его единственным спасением теперь являются воспоминания. За них он и будет цепляться, как утопающий за соломинку…

Воспоминания и надежда — пусть даже эфемерная, — что ему удастся отсюда выбраться и что он сможет снова и снова кричать близким ему людям: «Я вас люблю!» Да, он снова и снова будет повторять эти слова, которые так редко произносил раньше. Он будет говорить о своей любви к близким, пока не охрипнет.

Вчера Лидия не приходила мучить его. Решила, наверное, сделать перерыв.

Она словно дает ему возможность собраться с силами перед очередным истязанием.

Возможно, последним истязанием.

Она лишь на несколько секунд заходила в подвал. Заходила, чтобы посмотреть на него, Бенуа. Или чтобы проверить, жив ли он еще. А также чтобы показать ему упоминавшиеся ею анонимные письма с приколотыми к ним газетными вырезками.

Их, видимо, ей и в самом деле присылали — если, конечно, она не состряпала их сама.

У ее безумия явно нет никаких граней…

Бенуа машинально прикасается кончиками пальцев к одной из ран на торсе. Эта рана, похоже, начала гноиться и теперь причиняет ему боль.

Он знает, что Лидия придет опять. Его ждут унижения, нож, электрошокер, яд… Каким истязаниям она подвергнет его сегодня?

Круглые сутки трястись от страха — таков теперь его удел. Удел всех тех, кто оказывается в полной власти другого человека.

Она теперь вряд ли будет тянуть время. Он опять в состоянии испытывать боль, не теряя при этом сознания, а потому она снова начнет его мучить. Она будет мучить его, пока он не сознается.

В унисон с его недобрыми предчувствиями раздается звук шагов, предвещающих очередную серию мучений. У Бенуа резко подскакивает артериальное давление. Его мышцы невольно напрягаются, вызывая боль.

Лидия неспешно спускается по ступенькам. Вот она уже у самой решетки.

Орудия пыток — у нее под рукой. Ей нужно всего лишь выбрать какое-нибудь из них. Выбрать в угоду своим прихотям, своему настроению. Или своим гормонам.

Это ведь, в конце концов, всего лишь игра… Игра в истребление.

— Привет, Бен… Как ты себя чувствуешь?

Она разговаривает словно бы с пустотой, но это не имеет значения. Она взяла себе привычку разглагольствовать, задавая вопросы, чтобы затем самой же на них и отвечать.

— Ты подумал? Ты готов к чистосердечному признанию?

Бенуа глубоко вздыхает. «Если я в чем-то признаюсь, мне конец», — в который уже раз думает он.

— Я никого не убивал, Лидия. Я невиновен…

— Как хочешь, — говорит Лидия, вздыхая. — Должна признать, ты оказался более стойким, чем я предполагала… Гораздо более стойким! Но у всех нас есть свои слабые места, и мне кажется, что я нашла твою ахиллесову пяту…