Обреченная - Элизабет Силвер Страница 39

Вторым тяжким преступлением, за которое взялся мистер Дэвис, было четверное убийство, прямо-таки взятое из голливудских второсортных фильмов. Трое попавших в отчаянное положение типов, строительных рабочих, решили освободить своего босса от нескольких унций кокаина, пока тот отсутствовал дома, потому как трахался с сестрой своей жены. От него не убудет, подумали они. И поэтому, выждав, пока его машина не исчезнет со своего места возле его офиса в северной части Филадельфии, решили, что он уехал, а затем постучали в дверь (я не говорила, что они были умны, что сильно облегчило дело Тони Дэвису). Открыл дверь случайный человек, который находился с его женой, девушкой или шлюхой (честно говоря, я не уверена, с кем именно), и трое типов, вломившись внутрь, перевернули всю квартиру в поисках кокаина. К сожалению, по ходу дела один из пистолетов выстрелил, ранив жену, девушку или шлюху этого самого некто. Вскоре после этого их босс, его любовница и его жена пришли домой, так что у рабочих не оставалось выбора, кроме как прикончить всех свидетелей. Поэтому они застрелили каждого из пистолета в упор. Хотя прежде жена успела разбить о голову девицы бутылку пива «Корона», в результате чего та единственная из всех свидетелей выжила. От отдачи пистолет вылетел из рук грабителя и остался лежать, как горшок золота, рядом с потерявшей сознание, но вполне себе живой девушкой босса, когда полиция ответила на анонимный звонок. Она ответила меньше чем через час. Всех троих взяли где-то на шоссе I-76, когда они пытались уехать в Алтуну. Том Дэвис был адвокатом парня номер один, который все еще пытался найти нормального защитника, чтобы тот помог ему с пятой апелляцией. Парень номер два улизнул от смертного приговора. Парень номер три покончил с собой в ожидании суда.

На моем процессе Том Дэвис не упустил возможности покрасоваться, как на сцене. Австралиец до мозга костей, он говорил на безупречно правильном английском с этакой примесью провинциальной развязности, чтобы казаться своим, дружелюбным парнем из среднего класса. В результате Стюарт Харрис выдвинул протест по поводу предвзятости присяжных. Он носил костюм-тройку почти каждый день и попеременно надевал то толстые пластиковые линзы в квадратной оправе, то очки без оправы, то вообще ничего. Когда он был в контактных линзах, лицо, казалось, было нагим, как труп. Невозможно было отвести взгляд, когда его густые черные ресницы прикрывали глаза цвета моря. Уверена, он знал, что я тащилась от него с момента выбора присяжных до вынесения вердикта.

В Филадельфии стоял опаляюще жаркий май. Возможно, что в суде и вправду сломался кондиционер, но я понимаю, что это просто моя память приукрашивает события. С каждым словом изо рта Тома Дэвиса исходила влага, так что даже с десяти футов был виден пот, истекавший из его пор. Черт, даже деревянный стол, к которому я была прикована, исходил потом! Приковывание, конечно, было еще одним пунктом спора, который мои адвокаты проиграли.

– Леди и джентльмены, господа присяжные, – начал Том Дэвис. Думаю, так он начинал каждый процесс – от случая вождения в пьяном виде до двойного убийства. Он мог бы сделать карьеру, читая Чарльза Диккенса слепым, поскольку был потрясающе харизматичен в таких банальностях повседневной жизни. – Первый день нового года. Снег укрыл крыши и землю. В этот особый день по всему земному шару целуются влюбленные, родители обнимают детей, а в одной квартире в центре города молодая женщина на заре своей жизни была убита, медленно и тщательно, согласно плану, разработанному другой женщиной, полной лжи, мести и зависти.

Последний раз я играла в снегу четыре года назад на Саут-стрит во время неожиданного северного ветра. А до этого – когда нам с Персефоной было по двенадцать лет, и мы катались на катке в Сан-Фернандо-Вэлли и воображали, что идет снег. Но Том Дэвис этого не знал. Он много чего обо мне не знал, но все равно продолжал плести свою изящную историю.

– Сара Диксон влюбилась в местного предпринимателя, человека на несколько лет старше ее, который успешно руководил рестораном в Северной Филадельфии. Они встречались четыре месяца, гуляли по городу, посещали Филадельфийский музей искусств и даже неделю катались на лыжах в Вермонте. Вскоре Сара поняла, что беременна. Эта замечательная новость стала одним из величайших моментов в ее жизни. К сожалению, именно это послужило причиной тому, что она стала жертвой ответчицы. Леди и джентльмены, вам предстоит узнать, что у этих женщин было нечто общее. Друг Сары Диксон и отец ее ребенка был также отцом подсудимой. И это не единственное сходство, которое вы увидите в ходе этого процесса. Вы также увидите, что подсудимая и потерпевшая вместе учились в Пенсильванском университете. Вы узнаете, что как только подсудимая узнала, что ее отец связался с Сарой Диксон, ею овладели ревность и зависть. Видите ли, леди и джентльмены, у Сары Диксон была полная семья с двумя любящими ее родителями, а обвиняемая воспитывалась только матерью. Вы услышите, что она приехала в Филадельфию не только для того, чтобы учиться в Пенсильванском университете, но еще и чтобы найти недостающий осколок своей жизни – своего отца. И как только она его нашла, как только она восстановила отношения с тем человеком, которого ей так недоставало, она потеряла его из-за Сары Диксон.

Том Дэвис был в ударе. Том Дэвис был красноречивым рассказчиком. Том Дэвис, в конце концов, был Чарльзом Диккенсом наших времен.

– Когда Сара Диксон забеременела, обвиняемая поняла, что теряет отца навсегда. И сломалась.

Том достал пульт из кармана пиджака и нажал на кнопочку. Он наглядно показывал Сару присяжным: женщину, которую не мог как должно описать словами. Это был его визуальный удар ниже пояса, его любимый удар из-за угла, и он сработал лучше, чем я могла представить.

– Это Сара Диксон, – заявил Том, и все двенадцать присяжных воззрились на фотографию Сары в полный рост, возникшую на экране между присяжными и кафедрой для свидетелей. – Всего двадцать пять лет. Доверчивая, умная, вся жизнь впереди… Может, вы знакомы с кем-нибудь, похожим на нее. Может, вы помните себя в те времена, когда все казалось возможным. Эта радость жизни вам так понятна…

Сара скалилась гигантской улыбкой хэллоуинской тыквы, такой широкой, что была видна даже розовая полоска десен над зубами – довольно непривлекательно. Волосы у нее были забраны назад в две косички, спадающие на ее костлявые плечики, и пряди выбивались из-под резинок, как упорные сорняки. Она, как всегда, была в своей пенсильванской университетской футболке и протягивала к камере бутылку воды – на самом деле моему папаше, хотя я знаю, что ни Том Дэвис, ни Марлин Диксон этого не знали, когда Марлин передавала ему этот снимок. Я-то, конечно, знала, потому как видела, как они нареза`ли круги друг вокруг друга на пробежке в двух милях от Риттенхауз.

– Зависть. Ревность. Зеленый монстр, породивший столько ненависти и жестокости с библейских времен до наших дней, заполнил ту квартиру своим громким дыханием, и Сара Диксон заплатила за все, – продолжал Дэвис. – Она была нежной. Она была умной. Она была щедрой. И она была беременна. Именно этот последний факт делает этот случай столь важным, столь серьезным, столь ужасным. Я хочу, чтобы вы все подумали о моих словах и о том, что скажет вам мистер Макколл в ходе процесса. Вы услышите о том, что обвиняемая не могла иметь детей. Вы услышите о том, что обвиняемая постоянно лжет – о своей работе, друзьях, семье и, что важнее всего, об этом убийстве. Вы услышите показания офицера, арестовавшего ее, который допрашивал ее по поводу убийства, которое, по ее утверждению, совершил неизвестный в маске – ряженый с парада. Вы услышите показания о натянутых отношениях обвиняемой с отцом, который был другом Сары Диксон и отцом ее нерожденного ребенка. Вы услышите множество различных историй, которые приведут вас к единственному выводу, и картина, которую вы начинаете видеть, станет четкой, как фотография. И на этой фотографии вы увидите обвиняемую, разъяренную и распаленную ревностью, которая врывается в дом Сары Диксон с пистолетом, расстреливает ее и обрывает не только яркую молодую жизнь этой женщины, но также и жизнь ее нерожденного ребенка.