Смерть online - Пи Джей Трейси Страница 4

Магоцци свернул к бровке тротуара, вышел из машины, предъявил значок в кожаной обложке копу-младенцу, который зашевелил губами, стараясь прочитать фамилию.

– Доброе утро, детектив… Магози?

– Магоцци. Как муха цеце.

– А… Кто?

– Не имеет значения. Детектив Ролсет здесь?

– Ролсет?.. Лысеющий коротышка?

– Вроде того.

Надо бы дипломатично посоветовать младенцу воздерживаться от таких эпитетов, как «пузатый» и «лысый», часто употреблявшихся при описании его партнера. Может быть, Ролсет не самая крупная шишка на дереве, но, возможно, когда-нибудь станет шефом полиции.

Младенец ткнул пальцем в сторону дорогих старых домов, выстроившихся в ряд среди подстриженных газонов высоко на холме над дорогой.

– Пошел с ребятами в обход по соседним домам, пока народ не отправился на работу.

Детектив кивнул, пролез под желтой лентой, ограждавшей место преступления, пригнулся под градом опавших листьев, глубоко сунув руки без перчаток в карманы форменной куртки на ледяном ветру с реки.

Техники из криминалистической бригады рассыпались веером по полоске травы меж бульваром и берегом, расхаживали по периметру вдоль решетки. Проходя мимо, Магоцци кивками приветствовал знакомых, направляясь к парапету набережной, где худой, высокий мужчина в оливково-зеленом пальто склонялся над телом. Хотя он стоял спиной к детективу, его вполне легко опознать по черным волосам и сутулым плечам, которые как бы компенсировали чрезмерный рост.

– Анантананд Рамбахан. – Магоцци всегда с удовольствием произносил это имя, ломая язык. Как будто ешь сливочное заварное пирожное.

Доктор Рамбахан оглянулся, приветствуя его на месте преступления белозубой улыбкой:

– Детектив! Нынче утром у вас изумительное индийское произношение. – Темные глаза под нависшими веками коварно сощурились. – И только посмотрите, какой вы красавец! Видимо, собрались на охоту.

– А?

– Сбросили вес, накачали мышцы… Значит, устали, в конце концов, от одиночества, ищете партнершу прекрасного пола.

– Медосмотр через месяц.

– Возможно и такое объяснение.

Магоцци наклонился, окинул тело беглым взглядом. Молодой парень, едва стукнуло двадцать, в нейлоновых спортивных штанах и вылинявшей майке. Ничего не выражающее, застывшее восковое лицо, открытые остекленевшие глаза затянуты смертельной катарактой.

– Видите? – Рамбахан указал на крошечное темное отверстие прямо над левой бровью, как всегда констатируя очевидное. – Отверстие маленькое. Аккуратное, чистое. Либо очень хороший стрелок, либо случайный удачный одиночный выстрел. Впрочем, весьма неудачный для нашего клиента.

– Двадцать второй калибр?

– Весьма вероятно.

Магоцци вздохнул, посмотрел на реку. Сквозь низкую завесу облаков пробивается солнечный свет, образуя в ледяном тумане, поднимавшемся над водой, сверкающие призмы.

– Холодное утро.

– Ах-ах! Я недавно прочел в одной книжке, которую мне дала жена, что на подобное утверждение следует отвечать: «Могло быть хуже».

Магоцци поднял прозрачный пакет для вещественных доказательств, разглядывая лежавшие в нем водительские права.

– В какой книжке?

Рамбахан сморщил брови.

– В лингвистической. Кажется, называется «Как говорят в Миннесоте». Слышали?

Магоцци сдержал улыбку.

– Что еще из личных вещей?

– Только права и двадцатидолларовая бумажка. Есть еще кое-что, очень странное. Я никогда не видел ничего подобного. Посмотрите. – Рамбахан сунул пальцы в перчатке между губами убитого, обнажил десны.

Магоцци прищурился, наклонился пониже, почуял запах и присел на корточки.

– Сукин сын.

Приблизительно в то же время, когда детектив Магоцци нос к носу обнюхивался с убитым бегуном, большой черный «ренджровер» Грейс Макбрайд свернул на Вашингтон-авеню, направляясь к пакгаузам.

С самого первого дня своей жизни здесь она признала Миннеаполис чопорным, ханжеским городом, франтом, с опаской поддернувшим брюки, чтобы не запачкаться грязью. Разумеется, у него есть изнанка – проститутки и сутенеры, порнографические лавчонки, парнишки, которые рыщут по городу за черной коноплей или экстези, – но, чтобы ее увидеть, надо очень внимательно приглядеться, причем само ее существование неизменно шокирует и побуждает к действиям незыблемо лютеранское население. Один из немногих городов в стране, по мнению Грейс, где праведники еще верят в возможность пристыдить и принудить к раскаянию грешников.

Вашингтон-авеню, в прошлом прибежище бездомных и торговцев наркотиками, давно укрощена и приведена в порядок. В старые пакгаузы вставили новые окна, облицевали кирпичом, подвергнутым пескоструйной обработке, убогие, обшарпанные столовые отделали, превратили в сверкающие оазисы современной кулинарии, и теперь только дурные люди и очень дурные люди вроде Грейс курят на улице.

Она остановилась перед маленьким складским помещением из старых кирпичей, смело выкрашенных розовой краской, вышла из машины, оглядела квартал.

Энни как раз выворачивала из-за угла, заранее встречая ее улыбкой. Ярко-красный шерстяной капюшон очень мило сочетается с крашенными хной волосами. В этом году она носит короткую стрижку с прямой короткой челкой над неестественно зелеными глазами.

– Ты похожа на маленькую Красную Шапочку верхом на коне.

Энни рассмеялась:

– Я большая Красная Шапочка на коне, моя милая. – Сладкий, как тростниковый сироп, голос напоминает о штате Миссисипи. – Нравится? – Великолепная алая бегемотиха сделала пируэт.

– Нравится. Как провела выходные?

– Ох, ты же знаешь. Секс, наркотики, рок-н-ролл. Все по-старому, по-прежнему. А ты?

Грейс вставила карточку в кодовый замок на неприметной двери, выкрашенной относительно свежей краской, которую Энни презрительно именовала «зеленкой».

– Немножечко поработала.

– М-м-м. – Энни шагнула в дверь, войдя в пустой подземный гараж, если не считать новенького горного велосипеда и забрызганного грязью мотоцикла Харлея. – Что значит «немножечко»? Десять, двенадцать часов в день?

– Что-то вроде того.

Энни цыкнула языком:

– Ты должна жить, дорогуша. Сидишь взаперти, никуда не выходишь. Это нездорово.

– Ты же знаешь, мне больше ничего не нужно.

– Я знаю одного очень милого парня, могу познакомить…

– В прошлый раз познакомила, и ничего не вышло.

Энни закатила глаза:

– Грейс, ты наставила на него пистолет. Он до сих пор не хочет со мной разговаривать. – Вздохнув, она пошла вместе с подругой к грузовому лифту у дальней стены, две пары каблуков гулко цокали в подвале. – Можно было бы каждый вечер ходить после работы по клубам, подцепить пару молоденьких деревенских ребят, если б ты хоть мешок какой-нибудь напялила на свои безобразные лохмы. – Она вставила в прорезь магнитную карту, после чего послышался гортанный рокот спускавшейся сверху кабины, оглянулась на Грейс, как всегда по утрам быстро окинув ее озабоченным материнским взглядом, молчаливо не одобряющим вызывающего наряда бунтарки-дочери.