Законы отцов наших - Скотт Туроу Страница 4

— Горго! — кричит Лавиния.

Распластавшись на тротуаре, Хардкор хватает ее за край куртки и тянет вниз.

— Ложись, дура! — кричит он, и Баг валится на него, невесомая, как упавший с дерева лист.

Как раз в этот момент воздух распарывают первые выстрелы.

Чертовы пушки, чтоб их, бухают всегда громче, чем ожидаешь. Бах-бах-бах-бах! Очень быстро, так, что Орделл не успевает толком сосчитать: пять или шесть выстрелов. И после, как всегда, наступает тревожная, звенящая тишина — птицы взвиваются с деревьев, радиоприемники умолкают, люди в близлежащих домах падают на холодный пол и боятся пошевелиться. Внезапный порыв ветра, и сразу же разносится острый запах пороха. Уже отъехав почти на целый квартал, Горго вдруг разражается диким воплем, выражающим радость и облегчение.

«Дыши, — приказывает себе Орделл, — теперь дыши, ниггер. — Внутри у него все пусто, в сердце — один страх. — Все в порядке. Ты не ранен, сохраняй хладнокровие, руки в ноги и двигай отсюда». И тут он замечает на тротуаре расплывшееся темное пятно крови.

В Хардкора раньше уже дважды попадали. Первый раз, когда ему было шестнадцать. Дело оказалось дрянь, еще хуже, чем он предполагал. Он хотел проучить одного парня. Нельзя давать спуску никому. Если почуют слабину, твоя песенка спета. Так вот, не успел он тогда толком взяться за дело, как мать того типа вытащила игрушку тридцать восьмого калибра и — бум!.. Этот случай наделал шума в округе.

Хардкор ощупал свое тело дважды, проверил все. Странно, хрень какая-то. Ведь в него же наверняка попала пуля, а раны нигде нет. Зато Лавиния держится за колено и стонет.

— Что с тобой, Баг?

Она плачет, и слезы ручьями катятся по гладкому лицу и извиваются серебристыми змейками вокруг рта.

— Больно, Хардкор. Дьявол, мне плохо, мне совсем худо.

— Мы поможем тебе, подружка.

Он подползает поближе. Баг лежит на боку, подтянув к себе колено. Руки испачканы кровью, от которой правая штанина ее твидовых джинсов уже стала коричневой. Вблизи кровь пахнет как-то странно, по-звериному. Все ясно, девчонку нельзя трогать с места. Ему одному не справиться. Нужны носилки. Но как она ухитрилась попасть под пулю? Непостижимо. Наверное, рикошет. Ребята, раненные в ногу, чаще всего умирают. Хардкор сам видел это не раз. Перебита бедренная артерия. Не исключено, что задета кость. Нет смысла кричать и звать на помощь кого-либо из его людей, маленьких гангстеров или еще кого. После первого же выстрела все они смылись.

— Горго, мразь вонючая! Будь я проклят, если не разделаюсь с этим пидором!

Между тем Горго давно уже исчез, проскочил между домами и растворился в переулке. Притормозив на минуту где-нибудь на помойке, он разобрал «Тек-9» и аккуратно положил в рюкзак. Теперь он просто тощий, жилистый подросток, раскатывающий на своем велике, каких тут сотни, и ничем не выделяющийся из массы.

Где-то вверху скрипит оконная рама.

— Надеюсь, вы все, вонючие бандитские ублюдки, перестреляли друг друга и подохли! Мерзавцы! Жду не дождусь этого. — Голос женщины очень хорошо слышен в холодном утреннем воздухе. — Надеюсь, вы сдохли. Только посмотрите, что вы натворили!

— Вызови «скорую», сучка! — кричит он.

— Я уже сделала это, а заодно вызвала и полицию. Они упрячут твою сраную задницу в тюрьму, туда, где ей и положено находиться, Хардкор.

При упоминании его имени окно захлопывается. Так быстро, что Хардкор не успевает заметить, откуда именно кричала женщина. Лавиния по-прежнему стонет.

— Я помогу тебе, девочка, — повторяет он.

Белая леди, он теперь хорошо видит это, мамочка Нила, тоже валяется на земле. Голова вся в крови, половина рыжеватых волос отсутствует. Она совсем не двигается. Все, кранты, думает Орделл. Он уже видел мертвецов и знает, когда и что. Без балды.

Баг совсем плохо. Она разваливается на глазах. А чего еще ждать при таком ранении? «Тик-таки» как-то раз забрали ее в участок, ну и дальше все, как положено, по полной программе. Приковали руку выше головы наручниками к водопроводной трубе и так продержали девчонку весь день, тыкая в нее иногда своими дубинками. А она хоть бы хны, держалась молодцом, даже не пискнула, как будто это ее вовсе и не касается. А теперь вон рыдает, как грудной малыш. В ней словно что-то сломалось. Она не выдержит, нет. И Нил тоже. Нил в первую очередь. Его папаша, должно быть, уже знает обо всем, дерьмо собачье! Когда «тик-таки» начнут приставать с вопросами, все сразу выползет наружу. Все рухнет, мать твою!

— Полиция скоро будет здесь, — говорит он Баг.

Нужно быстро соображать, что делать. Чертовой бабе известно его имя.

Позвонить адвокату. Позвонить адвокату Айресу, думает Хардкор. Теперь нужно позаботиться о себе.

Он встает. На белую «нову» страшно посмотреть. Все окна, кроме того, что было открыто, прострелены; часть стекол выпала, а оставшиеся покрылись сетью мелких трещин. Колеса с той стороны, откуда стрелял Горго, спустили, и машина накренилась. В передней дверце под окном виднеется отверстие от пули с посеревшей по краям белой краской. Чтоб он сдох, думает Хардкор. Проклятый недоносок, этот Нил, из-за него заварилась такая каша.

— Лучше отдай мне дурь, подружка. Тебе и так досталось.

Баг открывает рот и пытается залезть в него рукой, но сильная боль не дает ей это сделать.

— Здесь? — спрашивает он и, запустив на секунду палец между зубом и десной, достает оттуда маленький пакетик из фольги. Черт, как бы не подцепить какую-нибудь заразу, мало ли что там у нее во рту. — Короче, слушай. Была какая-то разборка, — говорит он ей. — Слышишь? «Изгои» решили продемонстрировать силу. Полиция начнет расспрашивать. Вот что ты должна сказать: просто появились «Губеры» и принялись косить всех, кто попался им под руку. — Он прикоснулся к ее щеке. Вряд ли она выдержит. «Тик-таки» раскрутят ее. — Ладно, мне нужно бежать. Пока.

— Пока, — повторяет она.

Больше всего в жизни Орделл ненавидит именно такие ситуации, когда приходится уходить помимо своей воли.

Ее честь судья Сонни Клонски входит в свой кабинет, отягощенная разными пакетами и грустными раздумьями об одиночестве, посетившими ее во время ленча. В приемной она застает двух полицейских, которых, как обычно, в отсутствие судьи принимает секретарь, Мариэтта Рэйнс. Оба полицейских, дюжие ребята, пыхтят над желтым бланком, заполняя аффидевит для получения ордера на арест. Белый, Любич — человек застенчивый, любитель бодибилдинга. Он превратил свое тело в настоящий ландшафт мускулатуры с гороподобными плечами и шеей, похожей на обрубок дерева. Любич снял спортивную куртку и устроился за письменным столом Мариэтты. По мере того как Любич пишет, его напарник Уэллс смотрит через его плечо и различными звуками выражает свое согласие или несогласие.

Проходя мимо, судья бросает беглый взгляд на лицевую сторону ордера, который полицейские уже заполнили и который теперь ждет ее подписи. Из двух коричневых бумажных мешков исходят соблазнительные ароматы выпечки, свежего хлеба и других продуктов, которые судья купила, мотаясь от одного магазина к другому среди маленьких лавчонок, коими изобилуют обшарпанные улочки в районе, где находится центральный суд округа Киндл. Ленч — самое важное время дня для Сонни, единственное время, когда она не несет никакой прямой ответственности перед другими. До пяти часов она должна сменить няню, сидящую с Никки, и тогда начинаются часы кормления, купания, разговоров — обычные материнские заботы. По мнению Сонни, это и есть настоящий труд. Теперь, еще не успев освободиться от своей ноши, она начинает думать о… точнее, где-то на задворках ее сознания сохраняются расплывчатые образы шести нектаринов, которые она выбрала своей рукой, чья прохладная гладкая кожица и чувственные расщелины почему-то, как ни смешно, вызывали в ней подобие желания.