Массажист - Михаил Ахманов Страница 4

– Нет, в «Дельте телеком». Он…

Начинался разговор – неторопливый, обстоятельный и доверительный. Первый этап Охоты, который мог закончиться ничем или иметь любое, самое невероятное продолжение. Время покажет.

Люди бывают так откровенны… Особенно с парикмахерами и массажистами…

Подполковник Глухов опаздывать не любил, а потому на всякую встречу или иное мероприятие, как приватное, так и официальное, являлся загодя, минут за пять, а то и за десять. Эта привычка вполне гармонировала с другими его чертами, врожденными или возникшими за тридцать без малого лет милицейской службы. Если бы Юлиан Семенов [2]когда-нибудь познакомился с Глуховым и пожелал – из писательского каприза или по иной необходимости – дать ему характеристику, то звучала бы она примерно так:

«Глухов Ян Глебович, пятидесяти трех лет от роду, подполковник МВД, бывший руководитель элитного подразделения „Прим“ [3]Петербургского уголовного розыска. Истинный славянин, преданный идее Вселенской Справедливости. Характер – нордический, твердый. С друзьями – ровен и коммуникабелен, беспощаден к нарушителям общественного порядка. Состояние здоровья – удовлетворительное, к службе годен. Вдов и бездетен; связей, порочащих его, не имел. Зарекомендовал себя незаменимым мастером своего дела. Тонкий психолог; обладает редким аналитическим умом, а также большим опытом оперативной и следственной работы. Особенно отмечаются такие качества, как обязательность и точность.»

В силу указанных выше качеств Глухов прибыл в РУВД Северного района в 17.52, а в 17.55 уже стоял у дверей полковника Станислава Кулагина, с которым они договорились встретиться точно в восемнадцать-ноль-ноль. Предметом встречи был юбилей Мартьянова, их приятеля и однокашника по ВМШ; [4]иными словами, застолье и разговоры до первых петухов.

Мартьянов Андрей Аркадьевич, в отличие от Глухова с Кулагиным, давно в милиции не служил, расставшись с погонами и серым кителем при первом подходящем случае. Он выбился в бизнесмены; владел магазинами и ларьками, не очень жульничал, успешно и с размахом торговал, а кроме того, используя прежние связи и свой немалый милицейский опыт, обзавелся «чоповской» [5]лицензией и теперь мог сам себя поберечь, и желающих взять под защиту, и бывшим коллегам дать подработать при случае. Его охранное агенство называлось «Скиф» и занимало уютный особнячок на Васильевском острове. Сам же Мартьянов выстроил домик в Парголово и обретался там с очередной супругой, то ли четвертой, то ли пятой по счету.

Дружбе эти обстоятельства не мешали. Глухов даже считал, что иметь приятеля-бизнесмена почетно и полезно по нынешним суровым временам – не из меркантильных соображений, а потому, что друг Андрюша мог свести его с разнообразными людьми, и, в частности, с такими, какие не слишком жалуют милицейских подполковников. Отсюда проистекала польза для службы, а службу Глухов оставлять пока не помышлял. Как и Кулагин, дослужившийся до начальника Северного РУВД, чья власть и ответственность простирались от Пискаревки и до самых Коломяг.

Стоя у кабинета приятеля, нагруженный сумкой с книгами, Глухов смотрел на часы и размышлял, стучать или не стучать. Секретарша куда-то исчезла, приемная пустовала, и справиться, занят ли Стас Егорыч, было абсолютно не у кого. Стрелки часов показывали 17.57, можно было б и постучаться, так как три минуты – не время; с другой стороны, уговорились встретиться ровно в шесть – значит, и стучаться надо в шесть, ни одной секундой раньше. Глухов совсем уж решил не стучать и подождать, но тут дверь бесшумно распахнулась, едва не задев его по носу, и в приемную выскочила женщина – еще молодая, худощавая, черноволосая, и очень возбужденная. На щеках ее алели пятна, прическа растрепалась, а плотно сжатый рот свидетельствовал о решимости погибнуть, но добиться своего. Глухов, прижимая тяжелую сумку к бедру, с полупоклоном отступил, освобождая путь, женщина метеором пронеслась по комнате и скрылась; только дробный топот каблучков донесся с лестницы. А из кабинета послышался тягостный вздох. Вздыхал, несомненно, Кулагин.

– Стас Егорыч, ты еще живой? – спросил Глухов, не переступая порога. – Не принести ли водички?

– У Мартьяныча выпью. Даже напьюсь, – сообщил Кулагин, оседая в кресле. Потом вытащил платок и сигареты, вытер вспотевшую лысину, чиркнул зажигалкой, прикурил и с чувством произнес: – Ведьма… вот ведьмочка, так ее перетак… все нервы вымотала! Вот ты, Ян, большого ума мужчина, криминалист и аналитик… можно сказать, питерский Шерлок Холмс… вот объясни мне: отчего бабы у нас или больные, или склочные, или жадные? Этой вот наследство обломилось – квартира, вещи там, тряпки, деньги, и все задаром, по завещанию и счастливому совпадению планет… Живи и радуйся… Ан недовольна! Все одно – недовольна! И ходит, бродит, канючит, скандалит… Всех моих замов припекла, теперь ко мне заявилась! Вот наказание божье!

Глухов сел на стул, разогнал рукой табачные облака – сам он редко курил, но другим курить не мешал – и поинтересовался:

– А в чем, собственно, вопрос? Вроде бы наследства не по нашей части, если не торопят завещателя… Или поторопили?..

– Никто никого не торопил. Завещатель помер честной смертью, в собственной постели, от внезапного инсульта… нам бы так… – со вздохом произнес Кулагин, вытер платком лицо и подвинул приятелю тонкую папку. – Вот, взгляни. Может, чего и присоветуешь.

Брови Глухова озабоченно приподнялись, лоб пошел морщинами. Лоб – высокий, выпуклый, с чуть заметными впадинками на висках – являлся самой примечательной деталью его физиономии. Все остальное было вполне ординарным: круглое лицо, пухловатые бледные губы, небольшие глаза цвета холодных питерских небес, нос, от крыльев которого к краешкам губ тянулись полукружия глубоких складок. Фигура, невысокая, полноватая и коренастая, подходила к этому лицу как прочный, но незатейливый клинок – к надежной, обтянутой шероховатой кожей рукояти. В общем и целом Глухов был доволен своей внешностью, и сейчас, и в молодые годы; он совсем не удивлялся, что Вера, покойная жена, красавица и умница, выбрала его из многих иных поклонников и претендентов. Это казалось ему вполне естественным – тем более, что выбор совершился лет пятьдесят назад. Неестественным и мучительно несправедливым было другое – ее смерть.

Он покосился на папку, затем – на часы, потер лоб и произнес:

– К Андрюше не опоздаем? На семь тридцать приглашал…