Дьявол знает, что ты мертв - Лоуренс Блок Страница 4

– А что с тобой случилось?

– Я просто не смогла. Оказалась в этом деле безнадежной тупицей. Один придурок хотел, чтобы я нахваливала его огромный член. «О, да он просто гигантский, – говорю. – Никогда в жизни не видела такого большого. Боже, я даже боюсь, что он не войдет в меня целиком. А вы уверены, что это член? Мне это кажется больше похожим на руку». Он так расстроился! «Ты все делаешь неверно, – заявил он, чего мне никогда не доводилось слышать прежде. – Ты слишком преувеличиваешь. У тебя все превращается в какую-то нелепость». И тут уж я рассвирепела. «Нелепость? – говорю. – Ты сидишь с телефоном в одной руке и своим членом в другой, причем платишь незнакомой женщине, чтобы она сравнила твой пестик с прибором Секретариата [4], но считаешь, что это я превращаю все в нелепость?» А потом я обозвала его мудаком и повесила трубку, что совершенно недопустимо, потому что они платят тем больше, чем дольше остаются с тобой на линии. И главное правило состоит в том, что ты никогда не должна прерывать разговор сама. Но мне уже было на все плевать!

Другой умник хотел, чтобы я рассказывала ему сказки. «Хочу услышать, как это у вас было втроем. С еще одной женщиной и мужчиной». Если на то пошло, то у меня накопилось множество вполне жизненных историй, одну из которых я могла ему выложить. Но мне что-то не хотелось делиться своим реальным опытом с каким-то извращенцем. Разве я не права? Черта с два он услышит от меня правду! И я выдумала свальный грех на троих, где все участники были воодушевлены и красивы, умело ласкали друг друга и кончили в один момент, как стреляют пушки в начале салюта на Четвертое июля. Что не имеет ничего общего с реальностью, где у кого-то обязательно дурно пахнет изо рта, у другой плохая кожа, женщины чаще всего только имитируют оргазм, а у мужчин вообще не всегда встает.

Она покачала головой, и отвращение отразилось на ее лице.

– Так что забудем об этом, – сказала она. – Как же хорошо, что я сумела скопить деньжат, потому что, как выясняется, подходящей работы для меня не существует. Даже в роли телефонной шлюхи я потерпела полный провал.

* * *

– Ну? – спросила она. – И что ты о них думаешь?

– О Глене и Лайзе? Неплохие ребята. Могу только порадоваться, какая они хорошая пара.

– Но у тебя нет желания встретиться с ними опять?

– Быть может, я выскажусь слишком прямолинейно, но проводить свободное время именно с ними мне бы не слишком хотелось. Нынешним вечером никакой особой искры между нами не пробежало, чтобы возник намек на длительную дружбу.

– Мне даже интересно почему. Разница в возрасте? Но мы совсем не намного старше их.

– Она еще очень молода, – заметил я, – но не думаю, что дело в этом. Вероятно, у нас попросту слишком мало общего. Ты ходишь с ней на курсы, я живу всего в квартале от них, а больше…

– Поняла твою мысль, – сказала Элейн. – Отсутствие общности интересов. Все вполне предсказуемо. Но мне она кажется очень милой, и я решила попробовать, что получится из общения семьями.

– И правильно сделала, – сказал я. – Меня не удивляет, что она тебе понравилась. Мне тоже.

– Но не он.

– Он? Не особенно.

– А в чем причина? Ты разобрался в этом?

Я задумался.

– Нет, – сказал я. – Ничего не приходит в голову. Не могу выделить в нем ни одной черты, которая вызывала бы раздражение, взятая отдельно. Но знаешь, такое бывает: я как будто заранее решил невзлюбить его. Бросил первый взгляд и сказал себе: этот человек тебе не понравится.

– Между прочим, он недурен собой.

– Ничего подобного, – возразил я. – Он просто красивый мужчина. Может, в этом и кроется причина моего к нему отношения. Я знал, что ты сочтешь его привлекательным, и потому внутренне отверг возможность нашего сближения.

– Но я вовсе не сочла его привлекательным.

– Как так?

– Я действительно признаю, что он хорош собой, – продолжала она, – но также хороши собой мужские фотомодели. Только он не такой самовлюбленный, какими кажутся они. Но меня не привлекают хорошенькие молодые люди. Мне нравятся взрослые и огрубевшие медведи.

– Благодарю покорно за такой комплимент.

– А не могло случиться так, что он тебе не полюбился, поскольку ты запал на нее?

– Мне он не понравился еще до того, как я ее вообще увидел.

– Даже так?

– И с чего ты взяла, что я запал на нее?

– Она красавица.

– Пожалуй. Но хороша какой-то ломкой красотой фарфоровой куклы. Хрупкая, беременная фарфоровая красавица.

– Я знавала мужчин, которые тащились от беременных. Думала, ты такой же.

– Что ж, тебе придется изменить свое мнение.

– А что ты делал, когда Анита была беременна?

– Много работал сверхурочно, – ответил я. – Усадил за решетку десятки плохих парней.

– То есть делал то же, что и до ее беременности?

– Да, так и было.

– Тогда уж не инстинкт ли полицейского в тебе заговорил? – спросила она. – Быть может, он внушил тебе антипатию к Глену?

– Знаешь, – сказал я, – а ведь такое вполне возможно. Вот только логика хромает.

– Почему?

– Потому что он – подающий надежды молодой юрист, у которого беременная жена и дорогая квартира в хорошем доме. У него крепкое рукопожатие и улыбка уверенного в себе человека. С какой стати мне записывать его в подозрительные типы?

– Я думала, ты сам мне расскажешь.

– Не знаю. Я что-то почувствовал, но еще не понял, что именно. Создалось только четкое ощущение, что он слушал меня как-то чересчур внимательно, словно хотел услышать больше, нежели содержали мои слова. Больше, чем я хотел сказать ему. Ведь сегодняшний разговор навевал сон, но он стал бы куда живее, если бы я пустился в рассказы о работе частного сыщика.

– Так почему же ты не стал ничего рассказывать?

– Может, как раз потому, что ему очень хотелось этого.

– Похоже на секс по телефону, – высказала парадоксальное сравнение Элейн. – У него в одной руке была трубка, а другой он крепко сжимал свой член.

– Что-то в этом духе, как ни странно.

– Тогда неудивительно, что тебе захотелось избежать этой темы. Господи! Помнишь, какой катастрофой все обернулось для меня. Я потом целую неделю в постели слова из себя не могла выдавить.

– Помню. Тебя не хватало даже на то, чтобы застонать.

– Точно. Потому что я очень старалась не издавать ни звука. Хотя иногда еле сдерживалась.

С нацистским акцентом я сказал:

– Ми знать спосоп заставлять вас кончай и кричай.