Солги со мной - Сабин Дюран Страница 4

В руку мне сунули холодный высокий бокал шампанского. Мандраж спал – всеобщее внимание часто действует на меня благотворно. Вскоре я, облокотившись на пианино, живописал трудности дороги сюда: метро, электричка, тысяча миль на своих двоих… Повернулся пожурить Эндрю.

– Один я был без машины. Как в Лос-Анджелесе! Пришлось дважды тормозить кого-то и спрашивать.

Эндрю расхохотался.

– Пол романист!

– Романист? – изумилась Сьюзи.

– Да.

– Сколько тебе было, когда ты написал «Примечания»? Двадцать два? – спросил Эндрю.

Я скромно улыбнулся.

– Двадцать один, на последнем курсе в Кембридже. А в двадцать два опубликовали. Девятое место в рейтинге «Санди таймс»…

Какие чистые, невинные слова! Я чувствовал, как они ложатся на свежую почву и пускают корни – новые побеги, ростки надежды.

– Потрясающе! И с тех пор продолжаете? – поинтересовалась Сьюзи.

Улыбка застыла у меня на губах.

– Потихоньку… Пара повестей, вы вряд ли слышали…

– А правда, что в каждом человеке скрыта книга? – раздалось за спиной.

Затасканная фраза. Повернул голову посмотреть, кто ее произнес. В дверях стояла стройная изящная блондинка с волосами до плеч и в перепачканном мукой фартуке.

Шагнула навстречу и протянула руку. Звякнули серебряные браслеты. У нее был маленький острый подбородок и кривоватый рот в бледно-розовой помаде, которая не шла ей. Несмотря на очевидно зрелый возраст, она чем-то напоминала ребенка. Ничего особенного, однако более привлекательная, чем остальные экземпляры.

– Я Элис. Мы уже встречались.

Что-то знакомое в ней действительно было, но я никак не мог вспомнить.

– В самом деле?

Не опуская руки, она склонила набок голову.

– Элис Маккензи.

Эндрю отлепился от фортепьяно.

– Не узнаешь, Пол? Вы с Элис виделись. Ну хотя бы той ночью в Греции!

Засмеялся.

У ног моих разверзлась пропасть. Вспоминать Грецию я не любил… Игнорируя протянутую руку, наклонился и чмокнул Элис в щеку.

– Разумеется, – ответил я.

Она приподняла ко мне лицо и застыла.

– Вы курили. Запах…

Я поднял руки, как будто сдаюсь.

Она наклонилась ближе, коснулась руками ворота моей рубашки и втянула носом воздух.

– Не извиняйтесь, это восхитительно!.. Ладно, пора на кухню, меня там заждались.

Снова исчезла. Эндрю проводил ее взглядом.

– Какая же Элис удивительная! – придвинулась Бу. – Настоящий ураган энергии!

– Что вы говорите!

Мне она показалась вполне заурядной.

– Да, просто что-то невероятное! – подтвердила Бу и возвысила голос: – Эндрю, сколько ей было, когда умер муж?

Эндрю обернулся, задумчиво прикрыл глаза.

– Хм… Десять лет, как Гарри… Да, тридцать с хвостиком. Дети были еще совсем маленькие.

– Печально, – вставил я. – Рак?

– Надпочечников, – ответила Бу. – Большая редкость. У него болел живот. Думали, аппендицит. К тому времени, как разобрались, пошли метастазы. Сгорел за три месяца. Но она такая сильная! Держалась ради детей!

В голосе Бу вместе с уважением сквозило самодовольство, словно, восхваляя Элис, она приобретает часть ее святости.

– Замечательная мать! – добавил Эндрю. – И высокопрофессиональный адвокат. Не хапуга, не акула бизнеса вроде меня. – Он помедлил, давая нам время мысленно ему возразить. – Работает в «Талбот энд компани». Слыхал? Юридическая консультация в Стоквелл, довольно известная. В основном представляет интересы беженцев.

– И жен, которых избивают мужья, – прибавила Бу.

– А еще – в разных объединениях. «Женщины против сексуального насилия», «Женщины за права женщин», «Женщины за права беженцев»… Всего не перечислишь.

– Это она начала кампанию «Найди Джесмин», – заявила Бу таким тоном, будто я обязан знать, о чем она, черт подери, говорит.

– Вы знакомы, – повторил Эндрю. – В ту ночь на Пиросе. Мы ужинали на пристани – и тут ты. Забыл?

– Я был не в лучшей форме, – осторожно отозвался я, опираясь на спинку стула.

– Да, старик, ты тогда немного перебрал. Нагрузился, скажем так.

Я шутливо почесал голову.

– Солнечный удар.

Эндрю щелкнул языком.

– Рецина!

Я бросил взгляд на Бу.

– С тех пор – ни капли! Терапия через отвращение.

На ее щеках заиграли глубокие ямочки. Поначалу я сбросил ее со счетов как высокомерную толстуху, а теперь, приглядевшись, обнаружил, что она вполне себе ничего, белокожая и голубоглазая. И выглядит сексуально: плечи широко расправлены, демонстрируя высокий бюст, короткие пухлые ноги обтянуты узкими джинсами, мыски развернуты, как у балерины.

Улыбнулся ей, избегая встречаться глазами с Эндрю.

– Дело прошлое, – произнес он.

Тина появилась в дверях, помахивая деревянной ложкой. Завитки жестких золотисто-каштановых волос выбились из-под банданы, щеки раскраснелись.

– Ужин на столе!

Я первым вышел из комнаты и последовал за ней по коридору в огромную кремово-белую кухню. Пространство посередине разделял островок раковины, где Элис мыла листья салата. С металлической штуковины, прикрепленной к потолку, свисали стальные сковородки. Огромные стеклянные двери вели в сад. Терраса за ними, кроме небольшой ее части, освещенной огнями кухни, тонула во мраке.

Подтянулись остальные. Мужской голос произнес:

– Больше всего беспокоит парковка…

Стол сверкающего красного дерева накрыли с исключительной пышностью. Эндрю принялся зажигать свечи длинной элегантной зажигалкой «Диптик». Щелк-щелк. Тина с клочком бумаги в руке указывала гостям, куда садиться, притворяясь, что не может разобрать собственный почерк.

Я встал у выделенного мне места, спиной к кухне и лицом к трем большим картинам на стене. Безобразная мазня, полуабстрактные морские пейзажи, яркие несочетающиеся цвета – бирюзовый, оранжевый, много белого. Совсем не мое. Предпочитаю обнаженную натуру.

– Художник – я, – пояснила Тина у меня за спиной. – Так что придержите колкости!

– Колкости? Боже упаси! Наоборот, так… динамично. Игра света замечательно передана.

– Это Греция. Пирос, где… где вы были. Вид из «Цирцеи». Ездим каждый год, благодаря Элис.

Элис, которая все еще возилась у раковины, при звуке своего имени подняла глаза и рассеянно улыбнулась.