Последний Завет - Филипп Ле Руа Страница 40

– Паршивая легавая, – уточнил Джон.

– Браво, Брэд, – бросила Линда. – Ты привел к нам агента ФБР как раз, когда мы вовсю смолим. Надо было бы подождать, когда дело дойдет до крэка и шприцов.

Кейт встала, прервав выступления музыкантов.

– Можете не бояться и не прятать свою говенную зелень. Продолжайте расширять сосуды и стимулировать сердцебиение всякой дурью и гашишем. От того, что я повидала здесь, меня тошнит. Сиди, Брэд, сиди, дальше я поеду одна.

И она ушла, провожаемая взглядами пришибленных музыкантов.

Брэд нагнал ее около хостела. Она доставала свой рюкзак из багажника «ниссана».

– Кейт, ну чего так отваливаешь?

– А как я, по-твоему, должна отваливать?

Он пригладил волосы, которые сейчас не были перевязаны лентой.

– Со мною вместе.

– Сейчас я намерена пойти спать. За углом тут молодежный хостел. А завтра утром я уеду автобусом. Привет.

Он схватил ее за руку и мгновенно почувствовал, как напрягся ее бицепс. Профессиональный рефлекс. Годы, проведенные в ФБР, приучили Кейт реагировать на малейшую агрессию. Брэд ослабил хватку и вложил ей в руку ключи от «ниссана».

– Держи, – сказал он.

– Ты остаешься в Ванкувере?

– Ну, если у тебя больше нет необходимости во мне…

– Но у меня и не было необходимости… то есть нет, я хочу сказать не это… Слушай, я падаю с ног, спать хочу…

– Ну, тогда приятных сновидений… а я уж закончу ночь у друзей. Если завтра ты изменишь решение, я тут, рядышком.

Кейт вошла в гостиницу, которая в это время года отнюдь не была забита. Она сбросила одежду, которую не снимала два дня с лишком, приняла горячий душ и скользнула под шершавые простыни на жесткую, как доска, кровать. Спала она так крепко, что никаких снов не запомнила, за исключением последнего, эротического. По коже у нее бежали мурашки от дивных ласк кого-то неведомого. Тактильные ощущения, одновременно резкие и ласковые, влажные и теплые, жесткие и пронизывающие, предавали ее тело во власть бессознательного, угадавшего, чего ей недостает.

Когда она проснулась утром в воскресенье, слух предупредил ее, что в номере кто-то есть. Она резко села в постели и ощутила запах, мгновенно разогнавший ее настороженность. Запах кофе и гренок. Она различила на стуле, повернутом спинкой к ней, чей-то силуэт.

– Брэд?

– Кейт?

– Как давно ты тут?

– Не знаю. Я не смотрел на часы. Не мог оторвать глаз от тебя спящей. Не знаю, что тебе снилось, но ты спала сном младенца, но в очень соблазнительной позе. Мне приходилось сдерживать себя. Ты любишь яичницу-болтунью?

– Что?.. Да.

Он раскрыл пластиковые жалюзи каштанового цвета. В комнату ворвалось солнце, осветив обои цвета мочи, смущенное лицо Кейт, скорчившейся на кровати, подушку, которую она прижала к груди, и поднос с обильным завтраком у нее в ногах.

– Как ты сюда вошел?

– Хозяин этой ночлежки – наш фан. В номер я вошел в качестве горничной.

– Спасибо за сюрприз.

– Я подготовил тебе еще парочку.

– Приятных?

– Я покажу тебе Тихий океан. Отвезу на другой конец острова. После этого верну тебе свободу. А пока что завтракай. За последние дни ты не так чтоб много ела.

Он встал и подал ей ее фланелевую рубашку, которую она тут же надела. Внезапно Кейт подумала, а был ли ее сон действительно сном. Брэд осторожно поставил ей на колени поднос и поцеловал в лоб. Прикрываясь кружкой с черным кофе, она смотрела на лицо Брэда, черты которого, слегка скрытые спутанными длинными волосами, свидетельствовали, что поспать ему удалось гораздо меньше, чем ей.

– Ты не сказал мне, что за третий сюрприз.

– Узнаешь, когда мы приедем туда, куда я тебя повезу.

Если бы Кейт спросили, какая улыбка была в этот момент у Брэда – ангельская или дьявольская, она не сумела бы ответить.

На пароме они переправились в Нанаумо. Потом пересекли весь остров Ванкувер. Озера, горы, леса. Какая синева и зелень! Пейзаж в подарочной бумаге, перевязанный серой лентой асфальта, точно небесный дар жизни на природе, нирваны путешественника, кайфа странника, возвращения к истокам. А в салоне «ниссана» Брюс Спрингстин хрипел старый шлягер, который на редкость соответствовал всему тому, что окружало их.

«Down to the river, my baby and I…» [10]

Сидя на месте пассажира, Кейт грызла себя за то, что сманила Брэда участвовать в своей безумной гонке, забыв про его траур. Она извинилась за свое вчерашнее ребяческое поведение.

– Я глупо вела себя. И к тому же устроила сцену ревности, когда ты встретился с музыкантами из своей группы, которых не видел несколько месяцев.

– А чего ты так взъярилась? Из-за гашиша?

– Да нет… плевала я на него…

– Тебе не нравятся поп-постбитниковские компании?

– У меня было ощущение, что я тут не ко времени и не к месту. И к тому же ты не пытался защитить меня от своих друзей…

– Как я успел заметить, ты сама прекрасно защищаешь себя.

– Да нет, дело не в этом. Дело в нас с тобой… Я-то думала, что мы вместе…

– Ну да.

– Нет. Татьяны не стало всего неделю назад…

Брэд мягко прошел зигзагообразный поворот и на прямом участке прикурил сигарету, которую держал во рту, после чего бросил Кейт:

– Ты и впрямь ничего не поняла.

– Чего не поняла?

– Про меня… про себя… про Татьяну…

В отличие от большинства людей, которые сперва говорят, а потом думают, он разделял свою речь периодами молчания, во время которых мысль оформлялась, и он мог ее высказать. Точно так же он писал песни. Кейт, повернувшись к нему, внимательно всматривалась в его лицо, обрамленное светлыми волосами и серыми завитками табачного дыма.

– И что я должна была понять?

– Черт, не люблю я говорить о себе.

– Сожалею, но я не являюсь тонким психологом. Я прослушала курс лекций по психологии в ФБР, но там делали упор на преступное поведение.

– По сути, я не конформист и вообще держусь в стороне от общества. Как и Татьяна. Я был влюблен в нее…

– Ну, это-то я прекрасно поняла.

– Мы оба были маргиналами, это укрепляло нашу связь… Я люблю любовь. Из всего, что существует. Она самая революционная, самая антисоциальная, самая личная. Никакое правительство, никакая система не может властвовать над ней.