Терапия - Себастьян Фитцек Страница 40

— Вспомни о знаках… — начала она, но ее голос звучал не так уверенно, как раньше.

— У нас уже нет времени, — прервала я ее. — Жози, если ты ждешь от меня помощи, то должна предупредить меня. Что твоя мать сделала с тобой?

— Она меня отравила, — тихо ответила девочка.

Я вздрогнула, потому что мне послышался шум за стеной.

— Но почему?

— Я была плохой девочкой. Я плохо вела себя в Закрове.

— Что ты сделала?

— У меня потекла кровь. А мама не хотела, чтобы появилась кровь. Я должна была оставаться ее малышкой. Я не должна была вырастать и причинять ей трудности».

Виктор в ужасе уронил страницы на пол.

— Теперь вы понимаете? — спросила Анна.

— Да. По-моему, да, — еле выдохнул Виктор.

Теперь все стало на свои места. Кровь в ванной. Яд. Изабель. Неужели это возможно? Неужели его жена не хотела, чтобы их дочь взрослела? Значит, она была больна? Она отравила дочь, чтобы та оставалась маленькой беспомощной девочкой, о которой надо заботиться?

— Откуда вы все это знаете? — произнес Виктор. — Как вы с этим связаны?

— Я не могу вам объяснить, — ответила Анна. — Вы сами должны прочитать и понять.

Виктор поднял страницы, лежавшие у его ног, чтобы в конце концов узнать, как закончился кошмар, начавшийся для него четыре года тому назад.

«Мы чуть приоткрыли дверь и в ужасе отпрянули. На веранде стояла Изабель, вооружившись длинным разделочным кухонным ножом. Оглядевшись, она стала спускаться по лестнице.

— Но чем же она отравила тебя, Жози?

— У меня аллергия, — прошептала девочка. — Мне нельзя принимать ни парацетамол, ни пенициллин. Но об этом никто, кроме нее, не знает.

У меня не было времени анализировать ее слова. Нам надо было спасаться. Но что делать? Включить лампу было рискованно, пришлось довольствоваться зажигалкой, хотя открытый огонь здесь был опасен.

Я крепко сжимала руку Жози, чтобы она в панике не выскочила наружу.

— Это бессмысленно, Анна, — хрипло прошептала она. — Она найдет нас. Она убьет нас. Я была плохой девочкой.

Мой взгляд ощупывал стены, потолок, хотя с минуты на минуту могла распахнуться дверь и на пороге возникла бы Изабель с ножом.

И тут мы услышали, как она зовет дочь:

— Жози, дорогая моя, где ты? Иди ко мне! Я хочу тебе помочь!

Ее неестественно нежный голос звучал где-то совсем рядом, и Жози расплакалась. По счастью, шум генератора заглушал все звуки. Трепещущее пламя зажигалки освещало стены. Мой взгляд вновь упал на ржавый мотор, от него шел трубопровод, скрывавшийся в полу. Наконец я придумала выход. Масляная ванна!

Разумеется, генератор и топливный бак не отвечали новейшим технологиям. Цистерна с мазутом была вмонтирована в пол справа от генератора. Это была даже не цистерна, а скорее пластмассовый котел радиусом почти метр, крышка которого поднималась над полом сантиметров на десять. Надо было сорвать пломбу и сдвинуть тонкую бетонную пластину, закрывавшую котел. Поначалу казалось, что она слишком тяжела для меня, но потом, упершись ногами в стену сарая, я вложила в рывок всю силу своего отчаяния. Пластина отодвинулась сантиметров на сорок, так что мы обе могли бы спуститься в щель.

— Я туда не полезу, — проговорила Жози.

Мы смотрели в темную дыру, источавшую отвратительный запах старого мазута.

— Надо. Это наш единственный шанс.

Словно в подтверждение моих слов, раздался крик на улице:

— Жози! Выходи! Мама ждет тебя! Будь хорошей девочкой.

Она была всего в двух шагах.

— Давай, — потянула я девочку. — Не бойся, я с тобой.

Жози парализовало от страха, что было мне на руку. Я подняла ее и опустила в цистерну. Та была глубиной метра полтора и лишь наполовину заполнена мазутом, так что Жози не могла утонуть. Отпустив ее, я подбежала к двери и подперла ручку старым садовым стулом. Затем ломом разбила лампу на потолке. В почти полной темноте я перебила подвод к генератору, подсунула лом под крышку и всем телом навалилась на него. Я собрала все остатки сил, не обращая внимания на боль в спине. И у меня действительно получилось: бетонная крышка опрокинулась и с глухим стуком упала сбоку от цистерны.

Теперь, с трудом преодолевая отвращение, я и сама залезла в липкую темную жидкость. Как раз вовремя. Только мои ноги коснулись скользкого дна, как дверная ручка задергалась.

— Жози? Ты здесь?

Изабель пока не удалось отодвинуть стул, но это было дело минуты.

— Зачем ты это сделала? Зачем ты скинула крышку? — со слезами в голосе спросила Жози, хватаясь за меня перепачканными в мазуте руками.

— Так меньше заметно, — ответила я. — Я никогда не смогла бы задвинуть крышку отсюда, изнутри. Будем надеяться, что упавшая крышка привлечет меньше внимания, чем приоткрытая.

Я понимала, что это абсолютно безумная идея и что у нас нет ни единого шанса на спасение.

Дверь с грохотом распахнулась, и мы ощутили порыв холодного ветра.

— Жози?!

Я прекрасно понимала, что Изабель тут, но не слышала ее шагов, потому что шум генератора полностью перекрывал все звуки.

Послеполуденное солнце слабо освещало сарай, и я с облегчением поняла, что у Изабель нет фонаря. Я беззвучно молилась, чтобы она не заметила открытую цистерну. Впрочем, даже если это привлечет ее внимание, она не сможет разглядеть нас внутри при этом тусклом свете. Она же не станет светить спичками в цистерну с топливом…

Я велела Жози присесть, и она послушалась. Ее тело было полностью покрыто холодной жижей, и лишь голова с открытым ртом виднелась над поверхностью.

Она закашлялась, не в силах больше выносить отвратительный запах. Мне захотелось погладить ее, но я лишь испачкала ей волосы рукой.

— Спокойно. Все будет хорошо, — прошептала я, но мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Жози разрыдалась, вся дрожа. Я зажала ей рот рукой, удостоверившись, что она может дышать носом. Она укусила меня. Несмотря на резкую боль, я не убрала руку, потому что Изабель была совсем рядом.

Не знаю, сколько времени мы так простояли. Я задыхалась в темной вонючей цистерне с мазутом, прижимая к себе до смерти перепуганного ребенка. Прошла минута? Или пять? Я потеряла чувство времени. Но вдруг я поняла, что Изабель ушла. Тусклый свет пропал. Очевидно, она закрыла дверь.

Я наконец отпустила плачущую Жози.

— Папочка, мне страшно, — сказала она почему-то, и я обрадовалась ее оговорке: значит, я вызывала ее доверие.

— Мне тоже, — отозвалась я, прижав ее к себе. — Но ничего, все будет хорошо.