Билет в ад - Лоран Ботти Страница 41

Тома поднял глаза — и тут же легкая дрожь, пробежавшая по его телу, заставила его нахмуриться от досады. Ощущение не было неприятным, хотя приятным его назвать тоже было нельзя. Но он был не из тех, кто вздрагивает без всякой причины, и уж точно не хотел приобрести такое свойство.

— Что-то я совсем расклеилась… — пожаловалась Орели. — Холод, снег, есть хочется… я устала, и мне одиноко… а я ужасно не люблю чувствовать себя одинокой, когда холод и снег…

Тома рассеянно улыбнулся, но ничего не сказал. Его глаза все еще скользили по строчкам на экране монитора, выхватывая отдельные слова: «скандал», «память», «Кутизи», «психотерапия», «астрология», — и он испытывал настоящий зуд в пальцах, обхвативших мышь, — ему хотелось щелкнуть по ближайшей ссылке, потом по следующей, чтобы рано или поздно добраться до разгадки тайны…

— Повторяю для особо недогадливых: идет снег, и мне очень холодно… мне нужно немного жаркого марокканского солнца, чтобы завтра хватило сил выйти на работу и даже сделать что-нибудь полезное… Считаю до трех!

Когда она произнесла: «Два с половиной!», Тома поднялся и взял куртку со спинки кресла.

После убийства юного Эдисона в грязном темном парке Ла Габана Бьеха Вдова никогда особенно не церемонилась с мужчинами. Она делила их на две неравные категории: одни, немногие, заслуживали уважения, поскольку обращались с ней как с равным человеческим существом, независимо от того, кем она была, какой властью располагала и какого рода удовольствия могла им доставить. Все остальные были немногим лучше скотов: властолюбивые, похотливые, тупые самцы, не заслуживающие ничего, кроме презрения.

Человек, в данный момент сидевший напротив нее — толстый, дряблый, одутловатый, — безусловно, относился ко второй категории. Он пришел всего пару минут назад, но уже весь дрожал и буквально исходил слюной от возбуждения, нетерпеливо ерзая на ярко-малиновом диване в гостиной небольшой квартирки на улице Берри, где Клео по старой памяти иногда еще продолжала оказывать некоторым клиентам определенного рода услуги.

— В прошлом месяце я столько раз пытался до вас дозвониться, а вы никогда не отвечали!.. — тоном обиженного ребенка произнес он.

Клео поставила бокал с шампанским на низкий столик, поднялась с кресла и пересела на диван. Она откинулась на спинку дивана и, приподняв свои великолепные длинные ноги, обтянутые красными чулками и обутые в туфли-лодочки на длинных острых каблуках, поставила их на бедро своему гостю. Тот судорожно вздохнул, когда остроконечная «шпилька» волшебной туфельки сорок третьего размера впилась сквозь брючину в дряблую мякоть его ноги.

Клео подумала, что поступала совершенно правильно, не отвечая на его звонки, поскольку сейчас он завелся с пол-оборота. Он был похож на закоренелого наркомана, с нетерпением ждущего заветной дозы.

— Ты мне кое для чего нужен, — промурлыкала она.

Он повернул к ней круглую голову, поросшую младенческим пухом, и Клео заметила, как в его глазах промелькнул страх. Именно такой реакции она и добивалась.

Пьер Эдмон Жосней занимал высокий пост в Министерстве внутренних дел — был там то ли третьим, то ли четвертым человеком. А может, и пятым — какая разница?.. Так или иначе, он имел большое влияние в Париже и за его пределами, исполняя роль «крыши» для нечистых на руку полицейских. Только это сейчас и имело значение.

Среди многих его пороков было и пристрастие к высоким мускулистым созданиям, жестоким и властным. Вдова, отвечавшая этим критериям как нельзя лучше, держала его под башмаком в прямом и переносном смысле. Он был одним из четырех клиентов, которых она сохранила с давних пор. Остальные трое были следующие: высокопоставленный судейский чиновник, депутат парламента и медиамагнат; «правые» они или «левые», Клео точно не знала, но идеологические разногласия были ей глубоко безразличны. Ольга, единственная, кто знал ее тайны, часто шутила, что Клео заручилась поддержкой всех четырех видов власти: законодательной, исполнительной, судебной и прессы. И все это благодаря мерзкому отростку, болтающемуся у нее между ног…

Да, большинство мужчин и впрямь настоящие скоты…

— Чего вы хотите? — спросил Жосней.

Клео нахмурилась.

— Что я могу для вас сделать? — тут же поправился он.

— Среди твоих полицейских стало одним меньше, — сообщила Клео. — Его фамилия Тевеннен. Кажется, уже назначили расследование по поводу его смерти…

— Ты убила копа? — в ужасе спросил Жосней, забыв даже об обращении на «вы».

Клео сильнее вонзила каблук ему в ногу и смерила его ледяным взглядом, одновременно поворачивая на пальце знаменитый перстень с печаткой:

— Не говори ерунду. Это дело интересует меня по некоторым… личным соображениям. Мне просто нужно будет знать все подробности о расследовании. День за днем. Час за часом.

Жосней вздохнул:

— Не знаю, насколько это…

— Я еще не закончила.

Молчание.

— Еще мне нужны все подробности о девушке, которая была убита прошлой ночью в доме на площади Республики.

Во взгляде Жоснея промелькнуло удивление. Он, конечно, уже слышал об этом деле: газеты и Интернет были полны ужасающих подробностей, реальных и мнимых, и самых разных предположений по поводу преступника: киллер, сексуальный маньяк и даже каннибал.

— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, о чем меня просишь?

— Вполне.

Жосней нервно задвигался на бархатном диване, стараясь освободиться от жалящего каблука, острие которого вонзалось в его ногу все глубже.

— Клео, я… я не могу.

Вдова убрала ногу, встала с дивана и выпрямилась во весь свой высокий рост, глядя на подопечного сверху вниз:

— Disculpa? [14]

— Я не могу! Этим занимается полиция! Я не могу вмешаться в это дело, не вызвав подозре…

Он не договорил — на него обрушилась «болгарская пощечина». Жосней схватился рукой за щеку и в оцепенении уставился на Вдову.

— Ты можешь, и ты сделаешь все что нужно.

Она протянула руку к пульту, лежавшему на журнальном столике, и включила телевизор, затем DVD-плеер.

На экране появилось изображение, хотя и нечеткое, но не оставлявшее сомнений в происходящем: огромный белый дряблый зад, в самый центр которого был воткнут какой-то продолговатый предмет; язык, жадно лижущий ярко-красную туфельку на острой «шпильке»… а затем скользящий вдоль длинной мускулистой ноги к стоящему торчком члену…

Вдова невольно закрыла глаза с гримасой отвращения. Эту сцену ей предстояло заново пережить в реальности спустя каких-нибудь полчаса, поскольку, несмотря на этот диск и связанный с ним шантаж, этот человек по-прежнему был ей нужен, и она должна была заплатить ему соответствующую цену. Если она хотела сохранить свою власть над ним, ей следовало разумно чередовать нежность и строгость, кнут и пряник.