Ледяная кровь. Полное затмение - Андреа Жапп Страница 43

Потрясенный до глубины души, рыцарь принялся расшифровывать убористый почерк Клемана. Чуду было угодно, чтобы подросток скопировал темы и рисунок розы, поскольку считал, что в них были зашифрованы важнейшие сведения. Он возблагодарил небеса за ум, любопытство и отвагу этого подростка, которого случайно встретил на своем пути.

Франческо де Леоне осторожно поднес свечу к листку. Пламя быстро нагрело бумагу, на которой проступили рыжеватые буквы.

— Да это колдовство! — воскликнула Аньес.

— Нет, мадам, никакого колдовства здесь нет, — объяснил рыцарь. — Речь идет о невидимых чернилах. Это обыкновенный сок зеленых слив. Похоже, существуют и другие рецепты. Чернила также делают из сока кислых плодов, которые растут на деревьях, привезенных из Азии и встречающихся в Испании — citrus limon1. Нагреваясь, сок приобретает рыжеватый цвет.

Аньес подошла к Леоне. Когда она дотронулась до его руки, ее охватило неожиданное блаженство. Аньес показалось, что если она сейчас закроет глаза, то погрузится в успокоительный сон и никакие сновидения не будут ее беспокоить. Брат. Он был для нее братом. Почувствовал ли он то же самое? Леоне посмотрел на Аньес. Его бездонные глаза цвета морской волны сияли от счастья, а губы неслышно прошептали какое-то слово, которое она не разобрала.

Встав на цыпочки, Клеман пытался разглядеть постепенно проявлявшиеся буквы и цифры. Сложная схема, эллипсы с многочисленными маленькими точками. Планеты. Он прошептал сдавленным от волнения голосом:

— Теория Валломброзо!

— Ее квинтэссенция, — поправил подростка Леоне. — И все это благодаря мудрости Эсташа, который хотел, чтобы в случае необходимости мы смогли бы обойтись без толстого трактата по астрономии, созданного монахом. Мы выписали только то, что поможет нам проникнуть в тайну двух тем.

Несколько минут госпитальер смотрел на листок, вертя его в руках. Потом он посоветовал:

— Нужно как можно быстрее переписать эти указания. По правде говоря, я в точности не знаю, как долго остаются на бумаге эти чернила, сделанные из сока.

— Несколько листков бумаги и пузырек с чернилами хранятся в моем платяном шкафу. Клеман, беги и принеси их нам. Чернила еще не засохли, я недавно ими пользовалась.

Подросток и рыцарь сели рядом за длинным столом и стали аккуратно копировать проявившиеся слова и рисунки.

В зал на минутку вбежала Аделина, зажгла факелы, поставила на стол возле переписчиков масляные светильники, а затем вернулась в свою вселенную, на кухню, расположенную за дверью, спрашивая себя, зачем переписывать, когда разумная голова может все это запомнить.

Озадаченный Клеман спросил:

— Но я нигде не вижу обрывка фразы, которую я переписал. Вот этой, — уточнил он, показывая указательным пальцем на буквы, выведенные его тонким почерком: «...л... ме... на... он... пог... т...».

Леоне повернулся к Клеману, пристально посмотрел ему в глаза и только потом ответил:

— Это досадная ошибка. Но эти записи, вероятно, помогут нам восстановить ее смысл.

Клеман знал, что Леоне лгал и при этом хотел, чтобы Клеман это понял. Этот человек мог обманывать кого угодно, если долг, вера и честь требовали этого. Инстинкт подсказал Клеману, что настаивать не следует, ибо у него не возникло никаких сомнений в том, что рыцарь молчал, чтобы пощадить чувства Аньес.

Аньес сидела по ту сторону стола. Ее мысли где-то блуждали, но она не могла сказать, где именно. Впервые подобная рассеянность принесла ей облегчение. Воспоминания о Матильде, Эде, Флорене, кончине Гуго после нескольких дней страшной агонии теперь были не властны над ней. Они просто витали рядом, но не могли ранить ее душу. Воспоминания о банях на улице Белой Лошади, недалеко от собора, куда она позволила привести себя, не сказав ни слова, вот уже многие годы не давали ей покоя. Воспоминания о лачуге, о предсказательнице в тот день жуткой зимы 1294 года. О запахе грязи и пота, исходившем от лохмотьев ведьмы, который ударил в нос Аньес, когда злобная сумасшедшая старуха подошла к ней, чтобы вырвать из рук корзинку с жалкими подношениями, принесенными ею. Хлеб, бутылка сидра, кусок сала и тощая курица. Сожалела ли она? Как можно сожалеть о неизбежном!

Хриплый голос заставил Аньес вздрогнуть:

— Моя дама, скоро вечерний торжественный рождественский молебен... Вечерня уже закончилась...

— А... спасибо, Аделина. Мы пойдем в церковь, а затем поужинаем. Я пригласила на ужин брата Бернара. Накрой стол на четыре персоны. Нужно также приготовить ночлег для нашего гостя. Он останется до завтра и заночует в наших службах.

Леоне даже не мог возмутиться. Считалось совершенно недопустимым, чтобы дама, к тому же вдова, жившая одна, приютила в своих покоях взрослого мужчину, если только он не был ее родственником или сеньором.

— Хорошо, моя дама. Я прослежу. А вечером к нашей даме явятся с подношениями.

Затем Аделина исчезла.

— Совсем забыла об этом, — вздохнула дама де Суарси.

— А что такое подношения? — удивился Леоне.

Аньес улыбнулась:

— Дары даме. Это обычай нашего уголка, который, несомненно, покажется вам смешным. В Рождество все: крестьяне, сервы, батраки, ремесленники и небогатые горожане приносят даме, владелице поместья, подарки, благодаря за заботу, защиту и справедливость. Каждый приносит столько, сколько может. И тогда мне приходится думать, что делать с горой карпов, паштетов из улиток, кровяных колбас, фруктовых пюре, шерстяных вязаных носков, маленьких хлебцев с пряностями или слоеных пирожков со свиным жиром. Порой даже приносят полотенца или стеганые одеяла, которые более или менее зажиточная супруга шила или стегала целый год. В Суарси нет богатых людей, но мы как-то живем, кормим детей и заботимся о стариках. В нашей деревне обитает отважный и трудолюбивый народец. Каждый отдает родному краю свое сердце и руки. Никто не увиливает от работы.

— Смешным? Я нахожу этот обычай превосходным. Его следует распространить повсюду. — Рыцарь немного поколебался, а потом сказал суровым и вместе с тем радостным тоном: — Если бы вы знали, как я счастлив, что буду молиться рядом с вами этой рождественской ночью! Я никогда даже не смел надеяться получить этот божественный подарок.

У Аньес возникло впечатление, что за этой фразой скрывается нечто иное, чем любезная учтивость.

Еще не рассвело, когда Аннелета Бопре услышала скрип колес ломовых дрог, пересекавших большой двор, простиравшийся между крепостной стеной и конюшнями. Так могли скрипеть только деревянные колеса, окованные железными скобами, что свидетельствовало о высоком положении приезжего в обществе. Вернее, приезжей, как она в этом смогла вскоре убедиться.

Аннелета застыла от удивления, увидев женщину, велевшую всем им собраться в скриптории. Эта женщина отличалась ослепительной красотой и совершенными формами, которые не могли скрыть ни накидка, ни строгое платье. Женщине было 23, самое большее 25 лет. Она внимательно оглядела всех собравшихся с очаровательной улыбкой на устах. На встречу были приглашены и послушницы, забившиеся в самые дальние углы огромного зала, в котором царил ледяной холод. Когда женщина, назначенная их новой аббатисой, остановила взгляд своих изумрудных глаз на сестре-больничной, та поняла, что борьба будет безжалостной. Аннелета закрыла на мгновение глаза. Но вовсе не из смирения или слабости. Напротив, Аннелета надеялась, что, опустив взгляд, она сумеет скрыть свою недоверчивость. На мгновение воцарилось молчание, прерываемое лишь покашливанием и шелестом платьев неуверенно переминавшихся на ногах женщин. Потом раздался вкрадчивый, но строгий и громкий голос: