Спящий с Джейн Остин - Дэвид Эйткен Страница 43

Ваш самолет благополучно приземлился, примите мои поздравления. Теперь вам только остается дождаться позволения высадиться и постоять в длинной очереди, глядя, как в чреде прочих чемоданов выплывает на ленту ваш багаж. Затем — паспортный контроль. Очередная очередь (простите за каламбур), но это позволит вам обрести опыт и укрепить нервы в преддверии очереди на такси.

Прежде чем вы ввергнетесь в этот ад, я расскажу вам еще кое-что. Возможно, вы малость встряхнетесь и развлечетесь. Тут следует сказать «спасибо» общеизвестным сведениям о тайных свиданиях, официальным законам о копирайте в отношении дискет, ошибкам факсов и прочим техническим неполадкам — слишком скучным, чтобы перечислять их все. Я расскажу вам, чем все закончилось, прежде чем это сделают издатели. О самом дорогом для их (издателей) сердца. О концовке. Скажу сразу: нас ожидает хэппи-энд. Однако вы вскорости поймете, какую ужасную цену мне пришлось за него заплатить.

Они напали ночью — как традиционно поступают все ночные охотники. Я никогда не узнаю, каким образом им удалось до меня добраться. В конце концов, Плитка — наиболее строго охраняемая тюрьма в этой части Шотландии. Она не похожа на летний лагерь Билли Батлинса в Блэкпуле. Равно как это и не то место, куда любой может спокойно прийти в любое время дня и ночи, как было в случае британских пленников в Колдице.

Я совершенно уверен, что это были наемные убийцы, нанятые моими недоброжелателями на деньги моих врагов, которые к тому времени несказанно размножились, и их общее число колебалось где-то между десятью фалангами и легионом. Просто потрясающе! Как же долго некоторые люди способны таить злобу! Целые века после того, как могилы их возлюбленных порастут мхом.

Я не буду показывать пальцем, но ясно как день, что операция не удалась бы, если б кое-кто не подмазал моих охранников. Кричаще очевидный случай quis custodiet custodes [102], как вы понимаете, но я не представляю, что можно с этим поделать. Вся тюремная служба кишит коррупцией и взяточничеством, и начальник тюрьмы закрывает на это глаза. Так и не открыв их, он берет свою долю.

Если ночью в вашу камеру врываются двое крепких бандитов, вы деретесь с ними, как разъяренная пантера. Во всяком случае, я именно так и поступил, но, разумеется, собственный метаболизм человека в такое время тоже оказывается его противником. Мой метаболизм, лежавший в объятиях Морфея и его производных, приказал мне уклониться тогда, когда следовало уклониться — или, возможно, качнуться… Теперь это все уже чисто академический вопрос. Так или иначе, на мой глаз обрушился… не знаю, каков правильный боксерский термин, но я бы сказал так: сильный удар. По правде сказать, я почувствовал себя так, будто кто-то пырнул мою роговицу вилами, стараясь выковырять сетчатку.

Мой метаболизм стукнулся об пол за миг до того, как это сделал я. А потом мы оба потеряли сознание.

Простите меня, я всего лишь пытался предостеречь вас — не знаю, поняли ли вы это или нет. Я ведь недаром рассказал о начальнике тюрьмы, закрывающем глаза на бесчинства. Я просто старался смягчить удар… жаль, что я не сумел этого сделать в своем собственном случае.

И, принимая во внимание, как отчаянно я сражался за свою жизнь в тюремной больнице, можно было смело сказать, что я дрался, как безумный. Ну это же психиатрическая больница, в конце-то концов! (Маленькая шутка из уст бедного слабого человека, дабы хоть немного разрядить обстановку.) Этот человек достаточно страдал. Во имя милосердия, отпустите его, ваши лордства!

Может быть, вы хотите еще кое-что знать? Я больше не буду пускаться в рассуждения, так что не возражайте мне. На сей раз за меня будут говорить объективные голые факты.

Итак, придя в сознание в больнице Плитки, я обнаружил, что правый глаз мой ужасающе покалечен, а тело состоит, кажется, из одних синяков. Странное дело: именно синяки причиняли мне боль, но, с другой стороны, как раз для этого они и существуют. Я и не предполагал, что мои синяки будут вести себя как-то иначе, в противном случае наверняка бы удивился: чего это они? Не бывает так, чтобы синяки подчинялись одним правилам, а все остальное тело — совсем другим, вы согласны?

Чудотворцы-медики, сидевшие у кровати, были заметно потрясены моим галантным и отважным поведением и героическим выражением лица. Кажется, они были недовольны тем, что я, по их мнению, недостаточно мучаюсь, и это развеселило меня. Казалось, я самим своим существованием нарушаю все их святые медицинские правила. Пронзатель все еще жив и кусается так, что рискует сломать себе зубы.

— Вы чертовски везучий помешанный, — сообщил мне заезжий профессор Блэк из Глазго. — Необычайно удачливый безумец.

Я изобразил перевязанной рукой жест, долженствующий обозначать: «а то я сам не знаю», и подмигнул своим оставшимся глазом.

— Как я погляжу, — продолжал док с присущим ему врачебным тактом, — вы не слишком огорчены потерей… потерей…

— Своего глаза, — внес ясность я.

— Точно! — обрадовался профессор. — Говоря откровенно, вы должны были бы сейчас пребывать в шоковом состоянии. Испытывать депрессию, подумывать о самоубийстве — и все в таком роде. В крайнем случае плакать. На худой конец.

— Смотреть на мир отрешенным взглядом пустых глаз. Вы это имеете в виду? — саркастически отозвался я.

— Вполне возможно, что тем все и кончится. Исход будет зависеть от вашего оставшегося глаза, — сообщил этот глазговский гуру. — Иначе сказать, нужно убедиться, что он способен в полной мере осуществлять свою деятельность. А именно — видеть.

— Осуществлять в полной мере? — переспросил я, размышляя, согласятся ли шотландские оптики продать мне одну контактную линзу или заставят купить две левых.

— Существуют специальные упражнения, — сказал профессор. — Я могу описать самые типичные из них.

Он так и поступил. Я едва мог поверить своим ушам.

— Резиновый мячик? — уточнил я.

— Именно, — кивнул профессор.

— Который свешивается с потолка на куске шпагата?

— Любая веревочка, да.

— И я кидаюсь на этот мячик…

— Головой вперед.

— Простите. Я бросаюсь вперед головой на этот мячик и ударяю его лбом, чтобы он полетел по комнате…

— Или камере, в вашем случае, — напомнил мне Блэк.

— И пока он летит по воздуху, я отслеживаю его путь глазом.

— Постоянно держите его в поле зрения и двигаете головой, если это необходимо, чтобы избежать дальнейших столкновений. Подвешенный на веревочке мячик — очень маневренная вещь.

— Рад, что наша беседа происходит в психиатрической больнице, — сказал я ему.

Местный хирург вынул мой превратившийся в лохмотья глаз. Он же, иногда отвлекаясь от игры в гольф, временами заходил проведать меня. Звали его Квинт, что в переводе с французского обозначает «альт», или «приступ кашля», или «причуду».