Слепой инстинкт - Андреас Винкельман Страница 48

Глава 47

Левая щека так распухла, что давила на глаз, мешая видеть. Угол рта съехал вниз, губы потрескались, а из-под бороды торчала шишка со следами змеиного укуса — две дыры, оставшиеся от удара острыми изогнутыми зубами. Кожа вокруг стала пурпурной, там боль была самой сильной.

Эдуард Саутер стоял перед зеркалом в ванной и рассматривал свое лицо. Оно было изуродовано и выглядело еще хуже, чем обычно. Он поднес указательный палец к ране, но коснуться кожи так и не решился — даже мысль об этом причиняла боль.

Во рту щека тоже распухла, левая сторона языка онемела. В челюсти пульсировала боль, словно у него воспалились корни зуба.

Отвратительно, просто отвратительно.

Сегодня нельзя открывать лавку. С таким лицом он распугает всех клиентов. Эдуард отвернулся от зеркала. Нужно спуститься вниз и вывесить на входной двери табличку: «Закрыто по причине болезни владельца» или что-то в этом роде. Саутер решил устроить себе выходной. Да, ему необходим выходной!

Он вышел в коридор, и тут зазвонил телефон. Опять. В тот момент, когда толстуха постучала в дверь и он почти потерял сознание, Эдуард слышал, как телефон разрывался от звона.

Наклонившись над аппаратом, он уставился на экран.

Звонила мать!

Только этого не хватало!

Ну почему она не может оставить его в покое?!

Эдуард знал, что нужно взять трубку. Мать не успокоится, пока не поговорит с ним. Чего доброго, она еще сядет в машину и заявится сюда. Скорее всего, у нее остались ключи от лавки.

Его рука потянулась к телефону. Саутер уже готов был взять трубку, но в последний момент передумал. А вдруг… У нее ведь есть ключ, верно? В его голове зародилась безумная идея, совершенная и прекрасная, как речная лилия, такая невероятно правильная и справедливая, что у него захватило дух. Так и не сняв трубку, Эдуард стал ждать. В конце концов эта старая ведьма отвяжется!

Он наслаждался каждым звонком и, хотя движения губ причиняли боль, не переставал улыбаться.

Он спустился в лавку. Первым делом Эдуард выставил в витрине огромный красочный плакат с рекламой нового корма для собак. Он точно подходил по размеру, и теперь никто не сможет заглянуть внутрь.

А потом Саутер начал готовиться.

Счастливая улыбка не сходила с его губ.

Да, он приготовит матери достойный прием.

Макс шел по улице. Пока никто ему тут не встретился. Дойдя до гравиевой дорожки, что тянулась к дому от проселочной дороги, змеившейся по полям, Макс остановился. Как и раньше, по центру дороги росла трава. Если позабыть о доме, то казалось, что дорожка вела в никуда. На самом же деле она вела в прошлое, так глубоко, что становилось больно.

Он действительно должен это сделать?

Приняв решение, Макс доехал на такси до своего автомобиля, оставленного в переулке Кроненгассе, и отправился в Хестерфельд. По пути он даже не думал об этом, не усомнился в правильности собственного решения. Но теперь, увидев эту гравиевую дорожку, Макс был уже не так уверен. Еще есть возможность повернуться и уйти отсюда. Его еще никто не видел.

Но это было бы трусостью! А Макс терпеть не мог трусов. Они были ему отвратительны — возможно, потому, что он носил зерна трусости в себе самом с тех самых пор, как исчезла Сина. Чтобы понять это, не нужно было изучать психологию или в совершенстве владеть искусством чтения по лицам.

Макс ступил на дорожку. Сегодня его никто и ничто не остановит. Судьба, Бог, случайность… что-то дало ему второй шанс, и его долг состоял в том, чтобы этим шансом воспользоваться.

Слева из-за деревьев вынырнул дом. Сперва показалась крыша, затем покосившийся забор и наконец само здание, в котором Макс провел шестнадцать лет своей жизни.

Тут ничего не изменилось. Сад был таким же неухоженным, тропинки поросли травой, цветочные клумбы укрывала прошлогодняя листва. Оконные рамы, выцветшие на солнце, облупились. В самом здании из красного кирпича не было ничего примечательного. Большой, скучный дом, вытянутая коробка, крытая бордовой черепицей. Рядом с домом виднелись гараж и курятник. Сам участок был большим, по городским меркам даже огромным, но таким же заброшенным, как и сад. Вишни, на которых до сих пор висели качели Сины, выросли.

Неужели время тут остановилось?

Как оказалось, не совсем. Макс заметил серебристый спуск для коляски, сооруженный на крыльце. Спуск для инвалидной коляски.

Открыв покосившуюся калитку, Унгемах прошел к дому. Ни секунды не колеблясь, он нажал на кнопку у косяка и почему-то удивился, услышав, как в коридоре звякнул колокольчик. На двери по-прежнему висела табличка с выжженными буквами, которые складывались в имя. Унгемах. Какое отвратительное слово, мерзкая фамилия. Иногда Максу казалось, что это имя и навлекло беду на их семью.

Прошло две минуты.

Макс еще раз надавил на кнопку звонка. В нем шелохнулась безумная надежда на то, что никого нет дома. Тогда он сможет уйти отсюда и обо всем позабыть. «Трус!»

Внутри послышалось шарканье, хлопнула какая-то дверь. Кто-то медленно шел по коридору.

Макс приготовился: расставил ноги пошире, расправил плечи, сунул руки в карманы куртки. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Ему показалось, что он не может сказать ни слова. В горле застрял ком, было даже трудно дышать.

Дверь дома распахнулась, и на пороге возник высокий старик в неряшливых джинсах на подтяжках и красной рубахе в клетку. Мужчина остановился в тени дома. Седые всклокоченные волосы, небритое лицо, восковая сероватая кожа. От него плохо пахло, но Макс так и не понял чем. Старик уставился на него слезящимися глазами.

— Что вам нужно? — прохрипел он.

Сухой, ломкий голос. Но это был его голос.

Перед Максом стоял отец. И не узнавал собственного сына.

Однако уже через мгновение старик сделал шаг вперед и удивленно прищурился. Губы сложились в трубочку, но с них не сорвалось ни звука. Плечи дрогнули.

Отец и сын молча смотрели друг на друга. Казалось, что в мире тянутся минуты, часы, дни и годы, а они все молчали и молчали.

— Ты? — в голосе отца не было того негодования, какого опасался Макс.

Возможно, ему просто почудилось, но он услышал в этом слове отголоски радости.

— Здравствуй, отец, — слова прозвучали как-то неловко, но он почему-то не мог сказать этому человеку «привет, папа».

Старик вышел на свет. Максу подумалось, что он сейчас сгорит, словно вампир, но ничего подобного не случилось.

— Я… — Отец отер губы тыльной стороной ладони. — Я просто не могу в это поверить.

Голос отца дрогнул, и, если бы не его опыт общения с этим человеком, Макс готов был даже подумать, что Унгемах-старший вот-вот расплачется. Но это невозможно! Отец не плакал даже тогда, когда пропала Сина.