Рукопись Бога - Хуан Рамон Бьедма Страница 48

Потом принялась как ни в чем не бывало расспрашивать священника о его привычках и пристрастиях.

А потом и вовсе замолчала.

Все это время Альваро не покидало мучительное желание схватить женщину за плечи, притянуть к себе и уткнуться лицом в ее волосы.

В квартире царил полумрак, слабо озаренный уличными огнями, едва проступавшими сквозь дождевую завесу.

– Эфрен у себя в комнате? – спросил Альваро, понизив голос.

– Конечно, где же ему еще быть?

– Тебе не кажется, что нам лучше поговорить в другом месте?… Чтобы он нас не слышал.

– Бесполезно. Он услышит нас везде, куда бы мы ни пошли.

Священник вздохнул.

– Почему? Я хотел спросить… Почему ты борешься против них?

На Алехе был тот же брючный костюм на голое тело, в котором она приходила в лавку к Пасиано. Приподняв рукав, она обнажила пентаграмму на запястье и погладила ее кончиком пальца, на миг скривившись от отвращения. Женщина улыбалась, но на дне ее глаз стояли слезы.

– Потому что я утратила веру.

– Веру?… Во что? – священник чувствовал, что Бог здесь ни при чем.

– В Переход. В благую силу Перехода.

– Я не понимаю.

– Переход… – проговорила Алеха, потирая запястье. – Пентаграмма, как и пять книг Рукописи Бога, символизирует пять Состояний, которые надлежит пройти Чистому Веществу, нисходя в клоаки Материи, пока оно не обретет целительной силы Воли.

– Потому что время ненадежно. Оно меняется. И меняет пространство. Сколько бы ты ни пытался оставаться незыблемым на протяжении… веков?… исполняя миссию, которую выбрал для себя сам, в один прекрасный день ты перестаешь узнавать мир вокруг себя, и твоя вера слабеет. Разве тебе не знакомо это чувство?

– Знакомо.

– Во имя любви к тому, кого ты, как тебе кажется, хорошо знаешь, тебе нужно собрать пять чемоданов с рукописью, которую ты полагаешь священной, и передать тому, кого ты считаешь достойным хранителем, чтобы он отвез манускрипт в город Аталайю и спрятал подальше от глаз тех, кого ты считаешь воплощением зла.

– Ты считаешь все эти постулаты ложными?

– …

– А какова роль Эфрена?

– Он всегда был хранителем Книги.

– Кто же наделил его такими полномочиями?

– Их имена ничего тебе не скажут. Любой образованный человек слышал об Арнальдо де Виланове, Агриппе Неттесгеймском, Элифасе Леви… Их принято считать величайшими носителями оккультного знания. Ни один историк не подозревает о существовании настоящих адептов Высшей магии, тех, кому служит Эфрен, тех, кому я сама очень долго служила. Они умели оставаться в тени и скрывать от людей свою мудрость; для них обнаружение равно осквернению. Чтобы передать свою науку ученикам, они создавали тайные общества, и эти общества действительно были тайными. Они избегали письменного слова. Зашифровывали свои теории и уничтожали шифры… Они обучали своих адептов методикам познания, но не Знанию как таковому. Так им удалось просуществовать до наших дней незамеченными. – Алеха говорила медленно, словно ей было в диковинку высказывать подобные мысли вслух. – Но их всех объединяла общая миссия: хранить манускрипт, известный как Рукопись Бога. Беречь ее не только от человечества, но и от своих собратьев Посвященных.

Женщина взяла руку Альваро и накрыла его ладонью татуировку на своем запястье.

– Они создали идеальную систему, чтобы надежно скрывать Рукопись и вовремя исполнять Обряд. Профаны вроде тебя участвовали в игре, не зная правил и не имея понятия о последствиях… Даже я, а меня никак не назовешь простой душой, долго оставалась в неведении.

– Почему ты их предала?

Женщина молчала, и Альваро показалось, что она плачет.

В ее густые некрашеные черные волосы вплетались серебряные пряди, словно знак принадлежности к расе демонов.

Горькие податливые губы. Темная плоть. Упругие груди в вырезе пиджака. Перевернутая пентаграмма. Глаза будто карта тысячелетних путей, на которые нет хода человеку. Эта женщина плакала не от слабости, ни одно из чувств, припасенных для нас природой, не было ей знакомо.

В голове Альваро теснились десятки вопросов.

Комната погрузилась во мрак.

И священника вдруг охватило странное убеждение, будто в мире нет ни одного священного обета, который стоит того, чтобы его не нарушали.

В глазах женщины Альваро читал ответы на свои вопросы. Правду о том, что победить зло может лишь другое зло. И обещания. Он слышал слова, слетавшие с ее сомкнутых губ. Свидетельства о том, что он всю жизнь яростно отрицал. Обещания. Земля цвета охры на кладбищах в заброшенных селениях… Запах свежей крови, витающий над разбившимися автомобилями… Перламутр карамели, забившей детское горло…

В комнате было почти совсем темно.

Мужчина держал в объятиях женщину.

Он открыл ее недра. Познал вкус ее плоти, уловил биение крови в ее артериях. Проник в ее нутро. Пил ее соки. Дышал ее легкими.

А потом стало совсем темно.

Ривен и Эрнандес брели обратно на станцию. Исходящее дождем небо у них над головой время от времени пронизывали разряды молний.

По мостовой проехал тандем, составленный из велосипеда и инвалидного кресла. Женщина, крутившая педали, и калека в кресле осыпали друг друга проклятиями.

На набережной снова начиналась зона ресторанов и баров.

Заглянув в одно из немногих чудом уцелевших окон, они увидели ребенка-гидроцефала, неподвижно лежащего на полу. Маленькое чудовище не было брошено вовсе без присмотра. Его мать сидела тут же, произнося отчаянный беззвучный монолог, словно актриса немого кино.

Добравшись до бара «Коста-дель-Соль», Эрнандес предложила еще раз заглянуть внутрь. Ривен наотрез отказался.

Девушка зашла в бар одна.

И пропала.

Ривен, которого начинало трясти при одном воспоминании об омерзительной норе, в которой прошло их свидание с Элисеей, предпочел остаться под дождем.

Впрочем, вскоре ему надоело ждать, и он решил отправиться на поиски.

Свет зажигалки выхватил из темноты постер фильма «Only Angels Have Wings». [8]Ривен его не смотрел. А в этом проклятом городе точно не было ни одного ангела.

Эрнандес сидела на корточках в темной уборной и с интересом разглядывала чемодан, который только что достала из-под грязного матраса. Элисеи нигде не было.

На город, в котором не горел ни один фонарь, опустился ночной мрак. Чемодан казался Ривену почти невесомым. Молодые люди шагали по набережной, почти сбиваясь на бег, их подгоняли стоны умирающих из санатория. Им вдруг показалось, что посреди улицы бьется в конвульсиях ребенок. Потом, что поселок вот-вот поглотят черные волны. Вокруг бушевала буря, а они даже не знали, в правильном ли направлении двигаются.