Небо лошадей - Доминик Менар Страница 48

— Что с тобой? — спросил Адем. — Пойдем.

Он открыл дверь со стороны пассажира и ждал, когда я сяду, но я не двигалась, тогда он захлопнул дверцу и подошел ко мне. Пальцем он потер мои брови, потом висок; банная рукавичка не смыла всю муку, и мне казалось, что на моем лице затвердевает маска, которая больше никогда не позволит мне улыбаться. Быстрым движением я схватила его руку и изо всех сил прижала к своей щеке.

— Обещай мне, — прошептала я, — обещай, что ты не повезешь меня туда.

Он удивленно уставился на меня.

— Куда — туда?

Я закрыла глаза и глубоко вдохнула.

— Просто пообещай мне, что не повезешь меня туда, — в отчаянии прошептала я.

Он обнял меня за плечи и привлек к себе.

— Осторожно, ты испачкаешься, — пробормотала я, но он не отпускал меня, мягко укачивая, и мои уже начавшиеся рыдания понемногу стихли.

— Нет, — выдохнул он мне в ухо. — Я не повезу тебя туда. Я тебе обещаю. Садись в машину.

Он вытер мне глаза и, взяв за руку, довел до машины. Захлопнув за мной дверцу, обошел автомобиль и сел на водительское сиденье, включил поворотник и тронулся, потом развернулся и поехал по маршруту автобуса, который был мне так хорошо знаком, и, хотя я ездила им всего один раз, я сразу поняла, куда он направляется. Я всегда это знала, знала с того момента, как он увез Мелиха, и еще гораздо раньше. Я всегда знала, что однажды это случится — эта поездка, это возвращение, и только вид этого белого автомобиля, ждущего у дверей, заставил меня забыть на мгновение об этой уверенности.

Адем припарковался возле банка, там, где я несколько часов ждала, когда мимо пройдет моя мать. Он заглушил мотор, но не собирался выходить, и мы долго сидели молча. Через стекло я разглядывала фасад дома, я уже не помнила, на эту или на другую сторону выходила квартира моей матери, но мне показалось, что я вижу за одним из окон лицо, окруженное седеющими волосами, и рядом другое, гораздо меньше, оба смотрели на улицу и на нашу белую машину.

— Как давно? — прошептала я наконец. — Как давно ты ее знаешь?

Он протянул руку и потеребил ключ, все еще торчащий в замке зажигания, заставив звякнуть друг о друга остальные ключи в связке.

— Девять лет, — ответил он совсем тихо. — Почти с самого начала. Она искала тебя. Она начала искать тебя задолго до того, как нашла. Случайно она наткнулась на объявление о нашем бракосочетании, написала мне, и я ей позвонил. Она пришла увидеть тебя. Домой. Тебе только исполнилось девятнадцать лет. Это было как раз перед рождением Мелиха.

Он перестал звенеть ключами.

— Ты ничего не помнишь?

Я глубоко вздохнула, голова кружилась, я попыталась вспомнить. Да, мне сто раз снилось, что меня ищут, чтобы вернуть обратно, мне снилось, что мать обнимает меня, а я мучаюсь угрызениями совести, плачу, рыдаю от сожаления, мне даже снилось, что папа вернулся, что по его лицу струится кровь, но он улыбается и говорит, что это не важно, и зовет меня, свою Ленетту, и хочет обнять… Но какой из этих снов был реальностью? Я в ужасе спрятала лицо в ладонях.

— Когда она попыталась подойти к тебе, ты закричала, что никогда больше не хочешь ее видеть, что у тебя новая жизнь, что все остальное умерло для тебя, кроме твоего брата. Так ты и сказала: кроме твоего брата.

— Значит, ты знал, — прошептала я.

Он повернулся в сторону дома, может быть, это были они, кто караулил за окном, потому что он опустил стекло и сделал им знак рукой, щелкнув пальцами, но они все равно были слишком далеко, чтобы услышать.

— После этого тебе пришлось провести три дня в больнице, может быть, ты помнишь. Она прекрасно понимала, что тебе причиняет боль видеть ее, тогда она просто просила пообещать, что я буду приносить ей твои фотографии. И еще она хотела видеть, как растет Мелих. Когда он был совсем маленьким, я приводил его к ней хотя бы раз в месяц. Или чаще, если было возможно.

Мы как могли объяснили ему, что это секрет. Это было нелегко, поверь мне, — с горечью добавил он.

— Тогда зачем нужно все менять сегодня, — вздохнула я. — Почему не продолжать жить как раньше. Ведь ты же знаешь, что я не хочу ее видеть.

Он наклонился надо мной, открыл дверцу с моей стороны и толкнул ее. Видя, что я не двигаюсь, он вышел из машины, обошел ее и протянул мне руку.

— Из-за мальчика, живущего в парке, — сказал он.

Пока мы шли к дому, он не проронил больше ни слова. Подойдя к подъезду, я подняла голову и ясно увидела два лица, потом одно из них исчезло — видимо, Мелих побежал к двери.

Обогнав Адема, я взбежала по лестнице и поднялась на этаж в тот самый момент, когда открылась дверь; Мелих появился в дверях в своем комбинезоне и пуловере в цветочек и бросился, смеясь, в мои объятья. Я долго сжимала его в руках, закрыв глаза и медленно поворачиваясь вокруг себя. Когда я открыла глаза, то увидела свою мать, неподвижно стоящую на пороге. На этот раз она ждала меня: она повязала цветной платок, чтобы скрыть волосы с проседью, подрумянила бледные щеки, это уже не была старая изнуренная женщина, которую я встретила в прошлый раз, хотя, может быть, она прихорашивалась для моего сына. Она казалась напряженной, но улыбалась, она наверняка собрала все свои силы в ожидании этой встречи. Когда она мягко сказала мне: «Входи, Элен», я безмолвно послушалась, зная, что у меня больше нет выбора. Адем догнал нас, размахивая пакетом с печеньем, который я забыла в машине, и, когда я опустила сына на землю, он с радостным криком завладел им.

— Принеси тарелку, ангел мой, — прошептала мать, и он побежал в сторону кухни. Со сжавшимся сердцем я проследила за ним взглядом, услышала, как хлопнула дверца полки, и поняла, что здесь он был дома. Я подумала обо всех тех часах и днях, когда я представляла его совершенно в другом месте, обо всех частицах существования, своего и других, которые ускользнули от меня.

— Проходите в гостиную, — неловко сказала мать. — Я приготовлю вам что-нибудь. Может быть, кофе?

В тот момент, когда я проходила мимо нее, она положила руку мне на плечо и прошептала: «Какая ты красивая». Мы с Адемом сели на диван, пока она помогала Мелиху на кухне, должно быть, она не часто принимала гостей, потому что ей понадобилось много времени, чтобы собрать чашки, маленькие ложки и сахар. Наконец она вернулась с подносом и подала его нам, а сама села напротив.

На минуту повисло неловкое молчание, потом наигранно легким тоном она начала рассказывать нам, как они с Мелихом ходили в зоопарк, где он несколько часов разглядывал бурых медведей и ей пришлось купить пять пакетиков арахиса, пока он наконец не устал их кормить. Тут вернулся Мелих с тарелкой печенья, которую поставил на столик, а сам забрался на подлокотник своего кресла, и с этого момента нам больше не нужно было прикладывать усилий для разговора, потому что он болтал без умолку и казался счастливым, видя нас всех вместе. Мы болтали о пустяках, Адем иногда вставлял какую-нибудь шутку, и моя мать начинала неестественно смеяться, но смех застревал у нее в горле; она крошила печенье на край блюдца, как всегда делала раньше, когда была грустной или взволнованной, и, когда блюдце стало полным, она начала рассеянно крошить его в чашку, где оно плавало на поверхности кофе, прежде чем размокнуть и утонуть. Мелих, сидевший на своем подлокотнике, вдруг наклонился и взял печенье из ее рук: