Последняя кантата - Филипп Делелис Страница 48

40. ОБЫСК НА ДОМУ

Реальность стала для него потусторонним миром, его настоящим миром был мир смерти.

Анри Монферлан. Хаос и ночь

Ангиен, наши дни

Машина въехала в квартал особнячков на берегу озера. День только занимался, и тишина царствовала безраздельно. Комиссар Беранже сиял. Он был уверен, что пришел к цели.

— Вы предусмотрели подкрепление, Летайи?

— Да, патрон. Двое полицейских из комиссариата присоединятся к нам на месте.

После открытий Летисии Жиль был убежден, что профессор Дюпарк знает гораздо больше, чем он пожелал сказать. Почему он заставил свою студентку биться над бесполезной расшифровкой? Почему он поднял на смех возможность искать решение в числах? Почему поставил перевернутую тему для экзамена по фуге? Он знал обеих жертв, а Летисия была его ученицей в течение двух последних лет. В консерватории ему не раз мог представиться случай поинтересоваться кодом запроса автоответчика Летисии. Зачем? Да так, из патологической извращенности. Наверняка врожденной. Но после того злосчастного пари, предвидеть которое он не мог, он воспользовался им для иной цели. И еще эта записка, полученная Летисией, когда они выходили из консерватории… Следственному судье вполне хватило доводов комиссара, чтобы выдать ему ордер на обыск, и Беранже с радостью взялся произвести его лично.

— Мы его припрем к стене, Летайи. Считайте, это дело завершено. Интуиция подсказывает мне, что мы найдем шпагу у него. Он нам даст последние детали в головоломке, и все на этом кончится.

Инспектор Летайи в знак согласия кивнул головой.

— Да, верно, патрон. Уже вчера вечером он, чувствуется, здорово струхнул.

Жиль чуть не задохнулся.

— Что? Вчера вечером? Что вы хотите этим сказать?

Удивленный его реакцией, Летайи едва не споткнулся.

— Да ведь вы, патрон, вчера вечером сами сказали мне: «Завтра на рассвете мы нанесем визит профессору Дюпарку и нам потребуется содействие комиссариата Ангиена. Предупредите их». Вот я и предупредил.

— Вы хотите сказать… комиссариат и… Дюпарка?

— Да, патрон.

Жиль схватился руками за голову.

— Вы не сказали мне о задержании, патрон.

— И вы подумали, что я прогуливаюсь по берегу этого озера в шесть утра, чтобы пойти выпить чашечку кофе с Дюпарком?

Сконфуженный Летайи молча остановил машину напротив каменного дома, адрес которого они узнали в консерватории. Двое полицейских, которые поджидали их чуть поодаль, вышли им навстречу. Жиль послал Летайи позвонить у калитки. Но в доме, судя по всему, никто не отозвался.

— Если Дюпарк сбежал, Летайи, мы об этом еще поговорим, — сквозь зубы произнес Жиль.

Летайи снова позвонил и снова безуспешно.

— Здесь есть еще вход, с другой стороны? — спросил он у полицейских.

— Нет, — ответил один из них. — Но одна стена граничит с соседним владением.

Владелец соседнего дома, пенсионер, проснулся от первого же звонка и в халате вышел открыть им. Он явно выразил свое недовольство тем, что его побеспокоили так рано, но расцвел в улыбке, узнав, что полиция пришла к его соседу.

— Любопытный тип. Никогда не поздоровается. Ничего. Живет бирюком. Нет, я не видел, чтобы он выходил. Да, иногда к нему приходили, в основном по ночам. Нет, никогда никакого шума, только музыка. Много музыки…

Он согласился провести полицейских через свой садик.

Комиссар Беранже и инспектор Летайи обогнули дом. И задняя дверь была закрыта. Они решили разбить ее стекло. В доме царила полнейшая тишина. Жиль послал Летайи на второй этаж, а сам принялся осматривать первый. Когда он вошел во вторую комнату, до инспектора снизу донесся голос шефа:

— Летайи, это здесь!

Инспектор спустился по лестнице и открыл дверь справа. Первый, кого он увидел, был комиссар Беранже. Застыв у двери, он неотрывно смотрел в глубину комнаты. Там, за письменным столом в стиле Людовика XIII, окруженным огромными книжными шкафами в том же стиле, в широком кресле сидел мужчина. Профессор Дюпарк. Он немного склонился вперед, пронзенный шпагой, которая, казалось, поддерживала равновесие тела. На нем были выходной костюм и белоснежная рубашка, которой никакая химическая чистка не смогла бы вернуть ее первозданную белизну.

— Я ничего не понимаю в аккордах, — повторил я. — Но все же предоставь право существовать этому способу имитировать голос человека, который проявляет храбрость в войне или в любом другом деле, предполагающем силу.

Платон. Республика

Париж, наши дни

Жиль Беранже закрыл в кабинете окно, которое выходило на авеню Домесниль. Летайи, немного утративший свою обычную непринужденность, с несвойственным ему вниманием разглядывал ковровый настил на полу.

— Ладно, — сказал комиссар, — не будем ковырять шпагой рану. Вчера на рассвете мы нашли профессора Дюпарка насквозь пропоротым оружием, которым были совершены и два предыдущих преступления. Лаборатория подтвердила нам это. Иными словами, вчера утром вы лишили нас важного свидетеля и в тот же день вечером даже освободили общество от возможного убийцы.

— Да, все так, патрон, — добавил Летайи, подхватывая спасательный круг, который бросил ему комиссар. — А как это самоубийство было обставлено! Чертовски театрально! И в то же самое место, как и при убийстве Фарана и Перрена…

— Не торопитесь, — оборвал его Жиль, — мы наверняка получили бы ключ к разгадке, если бы он мог еще говорить. Все указывает на то, что это самоубийство, и вскрытие тоже не выдвигает иной версии, но мы должны еще найти доказательства, что убийцей был именно он.

— Во всяком случае, все отлично совпадает. Никто не знает, где он был во время совершения обоих убийств. Он спокойно мог воспользоваться кодом автоответчика Летисии, которая во время перерывов обычно оставляла свою сумку в аудитории.

— Все это логично, но нам не хватает главного: мотива.

— Может быть, мы найдем что-нибудь в его бумагах?

— Надеюсь, но надежда самая-самая призрачная. У него было досье на каждое из крупных произведений, которые он изучал. Что касается Баха, то есть солидное досье на все его главные сочинения, в частности, на «Мессу си минор», начало написания которой относится как раз ко времени «Музыкального приношения», и еще на «Искусство фуги», которое Бах закончил немного позже, в тысяча семьсот сорок восьмом году, но ничего на ту партитуру, которая нас интересует…

— Это тем более любопытно, что именно ее он внес в тему экзамена. Он наверняка уничтожил досье, перед тем как покончить с собой.