Полночь - Дин Кунц Страница 5

Сэм уселся на табурет у стойки. Бармен тотчас поспешил к нему, на ходу протирая отполированный до блеска дубовый прилавок.

– Что будете пить, сэр? – Каждая черта лица и тела бармена отличалась закругленностью: выпуклый живот, полные руки, густо заросшие волосами; пухлое лицо с маленьким ртом и носом пуговкой; круглые глаза, придававшие его лицу выражение постоянного удивления.

– У вас есть «Гиннес»? – спросил Сэм.

– Это основа каждого настоящего бара, я бы сказал. Если бы у нас не было пива «Гиннес»… ну, тогда нам следовало бы назвать заведение чайной. – Медовый голос бармена, казалось, закруглял каждое слово. Он вовсю старался угодить. – Хотите ледяного или слегка холодного? Есть любое.

– Холодненького.

– Правильно! – Возвратившись с «Гиннесом», бармен представился: – Берт Пекем, совладелец этого бара.

Аккуратно наливая пиво по краю бокала, чтобы избежать обильной пены, Сэм ответил:

– Сэм Букер. Прекрасное место, Берт.

– Спасибо, расскажите при случае своим знакомым. Я вообще стараюсь, чтобы здесь было уютно, чтобы был хороший выбор. Совсем недавно мы не жаловались на недостаток посетителей, не в последнее время все словно решили бороться за трезвость или выпивают у себя дома, одно из двух.

– Ну, положим, сегодня вечер понедельника.

– За последние два месяца мы не набирали и половины клиентов даже в субботу вечером, чего никогда не случалось раньше. – Круглое лицо Берта Пекема сморщилось в гримасе досады. Он не забывал в ходе разговора протирать стойку. – Я не знаю, что с ними стряслось, – может, жители Калифорнии свихнулись на своем здоровье и проводят весь день за аэробикой, едят только проросшие злаки, яичные белки или еще черт знает что, пьют только минералку, сок или, может, птичье молоко. Но послушайте, денек-другой такой жизни, и вас начнет тошнить от этого.

Сэм отпил «Гиннес», вздохнул с удовлетворением и произнес:

– Это пиво никому не вредит.

– Верно сказано. Кровь живей циркулирует. И вообще чувствуешь себя в норме. Да любой пастор должен просто призывать людей выпить в день пару кружек. Но не больше – это закон. – Вероятно, осознав, что чересчур настойчиво полировал стойку, бармен остановился и скрестил руки на груди. – В нашем городе проездом, Сэм?

– Да, – солгал Сэм. – Путешествую по побережью от Лос-Анджелеса до Орегона, ищу, где бы осесть, пожить на пенсии.

– Пенсия? Шутите?

– Ну, почти пенсия.

– Но сколько же вам? Сорок? Сорок один?

– Сорок два.

– Так вы кто? Взломщик?

– Нет, просто брокер на фондовой бирже. Вложил хорошие деньги в надежное дело. Теперь наконец могу отдохнуть от беготни и спокойно пожить, управляя своим собственным портфелем ценных бумаг. Хотел бы осесть в спокойном месте, где нет ни смога, ни преступности. Я этого вдоволь навидался в Лос-Анджелесе.

– Это правда, что люди делают большие деньги на фондовой бирже? – спросил Пекем. – Мне всегда казалось, что с тем же успехом можно играть в азартные игры. Разве не все разорились на этом деле два года тому назад?

– Для человека со стороны это чистая игра со случаем. Но не для брокера. Просто не надо заниматься все время одной только игрой на повышение. Никакой рыночный курс никогда не падает и не поднимается до бесконечности, надо только знать, когда начинать плыть против течения.

– Ничего себе – пенсия в сорок два года. – Пекем был явно в восхищении. – Когда я подался в бармены, я думал, что буду обеспечен на всю жизнь. Спросите у моей жены – в прежние добрые времена, когда люди пили, чтобы отпраздновать удачу, забыться в печали, не было лучше дела, чем таверна. А теперь – смотрите, – он показал на почти пустой зал. – Я заработал бы больше, продавая презервативы в монастыре.

– Подлейте еще, – попросил Сэм.

– Хотя, может быть, добрые времена еще вернутся. Когда Пекем возвратился со второй бутылкой пива.

Сэм сказал:

– Возможно, Мунлайт-Ков – это именно то, что мне нужно. Я думаю остановиться здесь, присмотреться. У вас есть на примете какой-нибудь мотель?

– Из действующих остался только один. У нас никогда не жаловали туристов. Да они к нам и не ехали. До этого лета у нас было четыре мотеля. Теперь три из них закрылись. Не знаю… хорошо ли это, плохо ли, но вроде как наш городок загибается. Как мне кажется, мы не то чтобы теряем население, но мы, черт побери, что-то теряем. – Бармен вновь пустил в ход свою тряпку. – Во всяком случае, попробуйте обратиться в «Ков-Лодж» на Кипарисовой аллее. Это будет последний перекресток на Оушн-авеню; аллея тянется вдоль побережья, возможно, вам достанется вид на океан. Чистое, спокойное место.

Крисси Фостер выскочила из нижнего холла через парадную дверь на крыльцо. Она побежала вниз по ступенькам, споткнулась, обрела равновесие, повернула направо и помчалась через двор мимо голубой «Хонды», видимо, принадлежащей Такеру. Она направлялась к конюшне. Сумрак медленно надвигался. Казалось, громом гремели по утоптанной земле ее теннисные туфли. «Надо постараться бежать бесшумно и быстро», – подумала Крисси. Тогда родители и Такер, выбежав во двор, не смогут засечь ее по звуку шагов.

Почти все небо обуглилось до черноты, и лишь запад был окрашен темно-красным пламенем, словно весь свет октябрьского дня сжигался на жертвенном огне, разведенном в гигантском очаге – там, у горизонта. От моря поднимался легкий туман, и Крисси надеялась на его скорое превращение в плотную пелену, в убежище для нее, так нуждавшейся в защите.

Наконец она добралась до первого из двух длинных зданий конюшни и откатила вбок тяжелую дверь. В нос ударил знакомый и всегда нравившийся ей запах – запах соломы, сена, фуража, конского пота, сухого навоза и упряжи.

Она включила ночное освещение – три слабенькие лампочки – достаточно, чтобы все видеть, не тревожа при этом лошадей. По обе стороны от центрального прохода тянулись стойла, по десять слева и справа, несколько любопытствующих лошадиных морд выглянуло из них. Часть животных принадлежала родителям Крисси, но большинство содержалось здесь для других обитателей Мунлайт-Кова и его окрестностей.

Под шумное конское дыхание и жалобное посапывание Крисси бежала через всю конюшню к последнему боксу с левой стороны, где стояла серая в яблоках кобыла по кличке Годива.

К каждому стойлу можно было добраться и с улицы, но в это холодное время года ворота стойл были наглухо закрыты. Годива была послушной лошадью и особенно дружелюбно относилась к Крисси, но была очень пуглива в темноте, поэтому и речи не могло быть о том, чтобы открывать ворота с улицы и заходить прямо в стойло. Гораздо безопаснее и проще было вывести кобылу через общий выход.

Годива уже ждала Крисси. Она вскинула морду, взметнув свою густую белую гриву, и в знак приветствия шумно выдохнула через ноздри воздух.