Тени теней - Алекс Норт Страница 5

– Вода – на столе, если она проснется и захочет пить. А если возникнут какие-то проблемы, вон кнопка вызова. – Она указала на ограждение кровати.

– Спасибо, – сказал я.

Уходя, Салли закрыла за собой дверь.

И опять тишина.

Хотя и не полная. Окно рядом с кроватью было приоткрыто, и мне было слышно мирное, усыпляющее жужжание газонокосилки, доносящееся откуда-то издалека. И, поверх него, медленные, глубокие вдохи, которые делала моя мать. Между ними повисали долгие отрезки пустых секунд. Опустив на нее взгляд, я впервые заметил розовый цветочный узор на простынях, и при виде их в голове зашевелились призрачные воспоминания. Цветочки были не такие, какие я помнил с детства, но очень похожие. Салли, должно быть, забрала постельное белье из дома, чтобы мать чувствовала себя здесь в более привычной обстановке.

Я огляделся. Почти такая же комнатка была у меня в общежитии на первом курсе университета: маленькая, но уютная, с собственной ванной комнатой в углу, с письменным столом и шкафом у стены напротив кровати… На столе обнаружилась россыпь всякой всячины. Некоторые предметы имели непосредственное отношение к медицине – пустые флаконы, начатые блистеры с таблетками, клочки ваты, – но другие выглядели более обыкновенно, более знакомо. Пара аккуратно сложенных тряпочек. Очки в открытом футляре. Старая свадебная фотография моих родителей – помню, она красовалась на каминной полке, когда я был ребенком, – теперь тоже была здесь, причем поставленная под таким углом, чтобы матери было видно ее с кровати, если она проснется.

Я подошел к столу. Фото было свидетельством радостного события, но хотя мать на нем улыбалась и светилась надеждой, лицо отца выглядело столь же суровым, как и всегда. Это единственное выражение его лица, которое я помню с детства, – было ли оно освещено светом костров, которые он постоянно разводил на заднем дворе, или же пряталось в тени коридора, когда мы расходились в нем, не обменявшись и словом. Он всегда был серьезен и хмур – человек, недовольный абсолютно всем в своей жизни, – и мы оба были только рады избавиться друг от друга, когда я наконец покинул отчий дом. На протяжении всех этих лет нашего телефонного общения мать ни разу и словом о нем не обмолвилась. А когда он умер шесть лет назад, я не стал приезжать в Гриттен на похороны.

Бросив взгляд на стол, я увидел еще кое-что, чего не заметил сразу, – толстую книгу, лежащую обложкой вниз. Она была старой и потрепанной, а корешок слегка покоробился, словно ее некогда чем-то облили, да так и оставили сушиться в раскрытом виде. Моя мать никогда не была особой любительницей чтения: отец всегда относился к художественной литературе презрительно-насмешливо – как, впрочем, и ко мне и моей любви к ней. Наверное, мать приохотилась к чтению после его смерти и как раз эту книгу читала перед происшествием. Еще один отзывчивый поступок со стороны Салли, хотя казалось излишним оптимизмом воображать, что теперь мать ее дочитает.

Перевернув книгу, я увидел красную, злобно ухмыляющуюся физиономию дьявола на обложке и быстро отдернул руку – кончики пальцев кольнуло, как от ожога.

«Люди кошмаров».

– Пол?

Вздрогнув, я обернулся. Мать проснулась. Перевернулась на бок и оперлась на локоть, чуть ли не с подозрением приглядываясь ко мне одним видимым мне глазом. Волосы ее свисали на подушку тонкой седой прядкой.

Мое сердце забилось слишком быстро.

– Да, – тихо отозвался я, пытаясь успокоиться. – Это я, ма.

Она нахмурилась.

– Тебе… нельзя здесь находиться.

Возле кровати стоял стул. Я медленно подошел и опустился на него. Ее взгляд следовал за мной, столь же настороженно-опасливый, как у животного, в любой момент готового удариться в бегство.

– Тебе нельзя здесь находиться, – повторила она.

Еще секунду мать неотрывно смотрела на меня. А потом ее лицо немного смягчилось, она подалась ко мне и заговорщицки прошептала:

– Надеюсь, хоть Айлин сейчас тут нету.

Я беспомощно оглядел комнату.

– И вправду нет, ма.

– Вообще-то не следовало мне этого говорить… Но мы-то с тобой знаем, что она за гадина! Бедный Карл! – Вид у нее был опечаленный. – И бедный маленький Джеймс… Мы ведь делаем это только ради него, правда? И сам знаешь, по-моему. Нам ни к чему высказывать это вслух, но ты наверняка понимаешь.

«Все выглядит так, будто она в каком-то совсем другом месте и времени».

И это место и время я сразу узнал.

– Да, ма, – произнес я. – Конечно, понимаю.

Она опять осторожно улеглась на спину и прикрыла глаза, прошептав:

– Тебе нельзя здесь находиться…

– Не хочешь водички? – спросил я.

Какое-то время моя мать никак не реагировала. Просто лежала, размеренно дыша, словно вопросу требовалось время, чтобы пробраться по запутанному лабиринту ее сознания. У меня не было уверенности, что он достигнет конечной точки, но в данный момент я не мог придумать, что сказать еще. И тут она вдруг резко очнулась опять, рывком сев на кровати. Переломившись в поясе, протянула руку и ухватила меня за запястье так быстро, что я не успел отпрянуть.

– Тебе нельзя здесь находиться! – выкрикнула она.

– Ма…

– Красные руки, Пол! Красные руки повсюду!

Ее широкие немигающие глаза уставились на меня в совершеннейшем ужасе.

– Ма…

– Красные руки, Пол!

Отпустив меня, она рухнула обратно на подушку. Я встал и, спотыкаясь, немного попятился от нее – на руке у меня остался белый отпечаток от ее стиснутых пальцев, резко выделяющийся на коже. Я представил себе горку-лазалку и землю, запятнанную алым, а ее слова все повторялись и повторялись у меня в голове в такт биению сердца.

«Красные руки, красные руки, красные руки повсюду…»

– Господи, это прямо в доме, Пол!

И тут лицо моей матери мучительно исказилось, и она выкрикнула, обращаясь к потолку – или, может, к чему-то невидимому у нее над головой:

– Прямо в этом чертовом доме!

И в панике, обжегшей все мое тело, я стал лихорадочно нащупывать кнопку вызова.

На летних каникулах, когда мне было четырнадцать, мать повезла меня и моего друга Джеймса посмотреть на «Гриттен-парк», нашу новую школу. Прямо с утра мы были уже возле дома Джеймса, и помню, как мать шепнула мне, когда мы подходили к крыльцу:

– Надеюсь, что Айлин нет дома.

Я кивнул. Я тоже на это надеялся. Айлин звали мать Джеймса, но по тому, как она с ним обращалась, вы никогда об этом не догадались бы. В ее глазах Джеймс ничего не делал как следует – если допустить, что она вообще его замечала. Я всегда ее побаивался. От нее вечно несло бренди, и, казалось, курила она просто без перерыва, придерживая руку с сигаретой за локоть и подозрительно наблюдая за тобой – с таким видом, будто ты у нее что-то украл.