Рыба, кровь, кости - Лесли Форбс Страница 50

Она подозревала, что в тот день, когда Джозеф взял ее с собой на кладбище, где были похоронены их семьи, его напускное спокойствие было лишь маской; копни глубже — и обнаружилось бы его нервное расстройство. Хотя прошло всего две недели с тех пор, как они приехали в Калькутту, кладбищенский сторож приветствовал Джозефа как старого знакомца и немедленно повел их к могиле Айронстоунов по дорожке, неодолимо пахнувшей красным жасмином. Деревья посадили так, что цветы, опадавшие за день, покрывали собой все могилы; этот податливый ковер сминался теперь под ногами Магды, источая тяжелый и навязчивый аромат, который она всегда связывала со смертью. Она смотрела, как Джозеф остановился у могилы своей матери и сестры, провел рукой по надписи «Хильда Мэри» и по строчке: «…скончавшейся 21 августа 1857 года от полного отсутствия должного питания».

— Разумеется, моя сестра Хильда здесь не лежит, — сказал он. — Ее тело бросили в колодец в Лакхнау вместе с остальными. Я видел. — Он говорил непринужденным, доверительным тоном. — Это все из-за него, знаешь. Мать сделала выбор и решила кормить его.

— Кого? О ком ты говоришь? — Его отец в то время был в Калькутте.

— О призраке в сорняках, — сказал он и рассмеялся, будто это была шутка, а потом потряс головой — то ли в знак отрицания, то ли желая прогнать от себя какие-то мысли, она не поняла.

Запах мертвых цветов был очень сильным.

— Как часто ты сюда приходишь, Джозеф?

— Часто? Не очень. Какая разница? Каждый день, два раза в неделю.

— Чаще, сэр, — вмешался сторож.

И Джозеф принялся быстро и раздраженно рассказывать ей о том, что ему нужно найти себе студию, место для работы, поспешно уводя Магду прочь, пока старик не сказал еще что-нибудь.

— Но ведь у тебя есть свой кабинет на фабрике отца, разве нет?

Его передернуло.

— Не эта… канцелярская работа, я говорю о своих исследованиях.

«Уже тогда я должна была понять, в чем состояли самые сильные привязанности Джозефа».

* * *

Б. Тератология (приписывается Джозефу Айронстоуну, ок. 1885–1886)

Этот снимок был включен в альбом Азиатского общества под названием «Сорок фотографий калькуттских гротесков».

— Хотя она не подписана, как многие работы Джозефа Айронстоуна, — сказал мне секретарь общества, — образы и стиль вполне соответствуют его довольно своеобразному видению. Среди них снимок супружеской пары карликов с детьми нормального роста, мужчины, рожденного безногим, слепой женщины, жертв голода и курильщиков опиума в притонах. Большинство снимков было сделано в окрестностях той части Калькутты, где проживают туземцы, так называемый Черный Город.

Меня кольнуло чувство узнавания, когда секретарь показал желатиносеребряный отпечаток с изображением двухголового ребенка, держащего уродливый цветок мака. «Бенгальский мальчик, страдающий от Craniopagus Parasiticus» — было записано в каталоге, а на обратной стороне снимка знакомая рука нацарапала: «Чудовищные образования, возможно, не более незаконны, чем мутации, поскольку одно отличается от другого лишь в степени, но не по существу. Возникают вопросы: не представляет ли собой эта неправильная форма наследственное состояние, полученное от предков? Атавизм ли это? А может, с другой стороны, это исходная точка зарождения новых форм?»

* * *

Разумеется, фотография была постановочной — студийный снимок, как и многие из работ Джозефа того времени. Родители мальчика, выставлявшие его на базаре как диковинку, не возражали против того, чтобы Джозеф фотографировал ребенка в студии. Они привезли двухлетнего мальчика в Калькутту из деревни сразу же, как только поняли, что на нем можно делать деньги. Везде, куда бы он ни пошел, он собирал целые толпы, и родители, дабы никто не мог бросить на него украдкой бесплатный взгляд, постоянно накидывали на него покрывало. — возможно, от этого у ребенка была такая мертвенно-бледная кожа. Его много раз показывали, как поведал Джозефу отец мальчика, и частным образом, перед повелителями и великими всех религий. В ответ на вопрос о странной пурпурной сыпи с одного боку худенького тельца их отпрыска мать сказала, что повитуха в страхе и отвращении бросила новорожденного в огонь, пытаясь убить его. Отец спас малыша, потому что это был мальчик, но один глаз и ухо успели значительно обгореть. А если бы это была девочка? Отец пожал плечами, а мать отвернулась.

Как и многих, видевших ребенка, Джозефа заворожила его вторая голова. Он задавался вопросом, подобны ли близнецам две головы, отдельные ли они особи, или же у них единый мозг, а если так, то, может быть, единая на двоих личность?

Там, где должно было начинаться тело второй головы, находилась короткая шея, заканчивавшаяся закругленной опухолью.

— Довольно мягкая шишка — с удивлением сказал Джозеф, пощупав ее.

Время от времени лицо второй головы меняло свое выражение. Были ли это только рефлексы? Или же движения черт управлялись чувствами и желаниями самой головы? И если да, то какой из голов? Могла ли вторая пара глаз плакать, например? Могли ли обе головы видеть и слышать, несмотря на то что ушами второй головы служили всего лишь складки кожи? Обе ли они могли говорить? Нет, сказали родители, отвечая на вопросы, которые задавались им месяц за месяцем на множестве местных и европейских языков. Хотя иногда большая голова издавала странные задыхающиеся звуки. Но не слова.

Ма. Гаретягонъстрахатврасчшубеево. Па. Малъчшдев? Миахкашишшейасерц? Чустваплакасмех? Видислышит? Гаварит? Штогаварит? Ма. Двегалявы? Слява. Ма.

Глаза первой головы следили за рукой Джозефа, когда он поводил ею взад и вперед перед лицом мальчика. Но когда Джозеф проделал то же самое со второй головой, то не получил никакого отклика, во всяком случае соответствующего его жестам. Он предположил, что вторая голова паразитировала на первой и все ее лицевые движения были исключительно рефлекторны.

МагоубиивоПамальчшдевагишМагавариМагопюбииво Ма Ма «Хильда Мэри, возлюбленная дочь». Угасшая 21 августа 1857 года от полного отсутствия должного питания, — похоже, такая же судьба подстерегает и этого крошечного, изможденного двухголового уродца. Одна голова глядит вперед, другая — назад. А я все время смотрю назад, думал Джозеф.

* * *

В. Трудности триангуляции (Магда Айронстоун, ок. 1886)

— Мне нужна работа, чтобы отвлечься… Мне нужна работа, папа, — сказала Магда в тот день, когда он пришел сообщить ей о Джозефе. — Ты должен научить меня всем тонкостям твоего дела.

На том и порешили, а несколько дней спустя, на еженедельном тиффине, которые Филип Флитвуд устраивал для своих коллег-ботаников, Магда встретила человека, которому суждено было навсегда изменить ее жизнь и жизнь ее семьи.

Она разговаривала с Джорджем Кингом, в то время заведующим ботаническим садом в Сибрапуре, о недавнем пополнении флитвудовской коллекции чучел колибри редкой и изумительной Loddigesia mirabilis. Пока Кинг восхищался мастерством, с каким были схвачены крошечные клинышки птичьего хвоста, Филип Флитвуд показывал, как самец ударял этими клинышками друг о друга во время ухаживания. Он хлопал в ладоши, изображая аплодисменты колибри, снедаемых любовным томлением. Новый экземпляр был всего одной из сотен птиц, старательно набитых и подписанных ее отцом собственноручно; все эти чучела выглядели как живые. Птицы, их гнезда и яйца, даже целые выводки молодняка расположились посреди засушенных образчиков их естественной среды обитания в многочисленных стеклянных ящиках, окаймлявших гостиную.