Икона и крест - Билл Нэйпир Страница 50

И еще: можно ли утверждать, что доступ к ним имел только он? Никто не видел, чтобы мистер Роузен — или кто-либо другой — пускал их в ход. Этот человек невиновен. Мистер Лейн, аптекаря следует отпустить.

Лейн задумчиво поглаживал бороду, глядя то на подозреваемого, то на законника, то на моего господина.

— Чтобы разобраться, нам понадобится время.

Он встал. Все с шумом последовали его примеру.

Судьи один за другим удалились в комнату, находившуюся в глубине часовни. Я не знал, следует ли мне отправляться туда же, но никто на меня не глянул, так что я собрал свои записи и стал ждать.

Постепенно вокруг начали шуметь и смеяться. Казалось, все разговаривали со всеми, словно в базарный день. Все, за исключением мистера Роузена, который стоял, опустив голову. Он лишь иногда поднимал глаза и поводил ими влево-вправо. У него был взгляд умалишенного.

После чуть ли не часового отсутствия судьи вернулись. Аптекарь стоял чуть живой.

— Абрахам Роузен! — сурово сказал Ральф Лейн.

В часовне стояла такая тишина, что, казалось, пробеги мышь — и то было бы слышно. От волнения я записывал его слова дрожащей рукой. Звон аптекарских цепей возобновился.

— Из всех убийц отравитель — самый подлый. Он коварен, он мерзок. Он использует темные, противоестественные силы. Такой злоумышленник незаметен: сделав свое дело, он тихо возвращается в тень. Мы нашли вас виновным в убийствах, обвинения в которых вам уже предъявлены. Но вы — не просто убийца. Вы — предатель страны, которая приютила вас, и королевы, чье покровительство позволило вам жить в Англии.

Тут мистер Роузен закричал:

— Нет! Я не совершал этого! Бог свидетель! Я невиновен!

Я знал об этом, так как видел тайник Мармадьюка. Отчаяние аптекаря было столь велико, а его возражения столь искренни, что суд на этот раз просто не мог ему не поверить!

Ральф Лейн дождался, пока стихнет шум в часовне и замолкнет мистер Роузен. Аптекарь продолжал всхлипывать, а он огласил приговор. В его голосе не было ни капли жалости.

— Наказание, достойное государственной измены, будет приведено в исполнение сегодня же. Тебя повесят и еще живого опустят вниз. Затем отрежут твои срамные части. Из тебя, еще живого, вынут внутренности. После смерти тебе отрубят голову. Капитан Вон, за исполнение отвечаете вы».

— Чак Мартин? Это Гарри Блейк. Я получил ваше письмо. Очень удачно вышло, что я проверил, нет ли сообщений. Откуда у вас адрес моей электронной почты?

Юрист оставил мой вопрос без ответа.

— Я рад вашему звонку, мистер Блейк. Очень рад. — Тут он понизил голос. — Вы можете говорить не таясь?

Вас никто не слышит?

Я вышел на балкон и огляделся. К тому времени ветер и дождь стихли. О них напоминал лишь пар над случайной лужей. Долтон, решив отдохнуть от расшифровки, плескался в бассейне. Стройное тело, плоский живот — такое требует ежедневной часовой тренировки. Ему можно только позавидовать! На садовой скамейке, в тени папируса, сидела Зоула. В желтом полотенце, темных очках и широкополой соломенной шляпе. Она что-то строчила в блокноте. Рядом лежали листы, прижатые стаканом с чем-то розовым.

— В чем дело?

— Могли бы вы сегодня вечером покинуть своих товарищей? Скажем, на пару часов.

— Та-ак… Что происходит, мистер Мартин?

— Я хочу свести вас с некими людьми.

— Не нравится мне все это. Что все-таки происходит?

— Поверьте, мистер Блейк, это в ваших же интересах. Сегодня вечером неподалеку от Матильдас-Корнер будет сборище на открытом воздухе. Многие придут туда повеселиться. Сумеете выбраться?

— Не исключено, — сказал я.

— Все начнется с наступлением темноты. То есть где-то через час или около того.

— Так чьи же интересы вы представляете, мистер Мартин?

— Своим клиентом я считаю мисс Теббит. Но она почти ребенок, мистер Блейк, и я не уверен, что могу передать ей информацию, которую приготовил для вас. Эта встреча отвечает ее интересам не в меньшей степени, чем вашим.

Долтон вылез из воды и теперь вытирался. Солнце с обычной для тропиков скоростью опускалось за горизонт. Облака над Кингстоном окрасились в ядовитые химические цвета.

Происходящее мне не нравилось, однако я не видел другого выхода. Схватив кошелек и ключи, я пошел к «тойоте». Зоула с удивлением на меня посмотрела.

— Я в город.

— Что?! А как же шифр?

Тратить силы на ответ я не стал. Всю дорогу к машине я чувствовал на себе взгляд Зоулы. «Тойота» стояла под папайей. Еще немного, и крупные розовые плоды плюхнулись бы прямо на нее. Рулевое колесо было обжигающе горячим.

Я осторожно спустился по горной дороге. Слившееся с поверхностью моря солнце окружали красные с желтым облака — последние напоминания о буре. Наконец светило ушло под воду.

Я двигался по Олд-Хоуп-роуд. Доехав до Матильдас-Корнер, я оставил машину в переулке. Густой, бухающий ритм эхом отлетал от домов. Жизнерадостные подростки рекой текли к источнику шума, и я последовал за ними.

Парк был освещен, словно ярмарочная площадь.

Я встал в очередь. Толстяк в огромной вязаной шапке с красными, золотыми, черными и зелеными полосами собирал со всех по три тысячи ямайских долларов.

Он курил большой, небрежно свернутый косяк. Я прошел под аркой с синей надписью «ТО И ЭТО» и оказался в парке, в котором собралось никак не меньше тысячи народу. Все — или почти все — с темной кожей.

Заметить меня, во всяком случае, труда не составляло.

Я протолкнулся к высоким столикам, где продавали жареных цыплят, и наполнил бумажную тарелку всякой всячиной. Натянутые между деревьями гирлянды цветных электрических лампочек раскачивались на ветру, в воздухе носились запахи травки и специй, карибский говор мешался с танцевальной музыкой, рвущейся из громаднейших колонок. На сцене скакали и дергались юнцы с гитарами. Я почувствовал себя столетним старцем.

Чака Мартина не было и следа. Да и мог ли он меня обнаружить в этой свалке?

Вдруг мне в голову взбрело следующее: а что, если за юристом стоит Кассандра со своими друзьями и дергает за нитки? Разве не могут они в толпе всадить мне под ребра нож? Место самое подходящее. Именно этого они и хотели — чтобы я почувствовал себя в безопасности!

Меня охватило беспокойство. Я решил подождать еще десять минут и смыться. В любом случае, еще немного, и я бы оглох. Закончив есть, я прихватил со стойки порцию пунша (судя по всему, плата за вход была платой за выпивку) и начал прокладывать себе путь к выходу.

— Хочешь потанцевать?

Лет около двадцати, темнокожая, в желтом топе, открывающем не только живот, но и большую часть груди, и желтой юбке, открывающей значительную часть бедер. «Хорошие бедра», — мелькнуло у меня. Девушка широко улыбалась, показывая безупречные белые зубы. Она носила золотые серьги и ожерелье, а обута была в белые тапочки.