Возвращение - Хокан Нессер Страница 51

– У меня есть проблема, – сказал Ван Вейтерен, выводя ферзя.

– У меня их тысяча, – ответил Малер. – В любом случае давай выпьем за твое возвращение из царства мертвых!

Они выпили, и Малер снова склонился над доской. Комиссар закурил и стал ждать. Он начал играть в шахматы еще в юности, но никогда не сталкивался с противником, который бы вел партии, как Малер. В самом начале – то есть перед первым ходом – он десять – двенадцать минут напряженно думал, а потом мог сделать больше тридцати ходов, не размышляя дольше минуты. Потом, перед завершением партии, он снова позволял себе глубокий десяти-, пятнадцатиминутный анализ, после чего заканчивал игру в том же молниеносном темпе, независимо от того, выигрывал ли он, достойно проигрывал или соглашался на ничью.

Сам Малер не мог вразумительно объяснить свой метод и говорил, что это просто вопрос ритма.

– Иногда важнее время, в которое сделан ход, чем он сам, – утверждал он. – Понимаешь, что я имею в виду?

Но Ван Вейтерен не понимал.

– Со стихами то же самое, – признавался старый поэт. – Я сижу и долго смотрю в пустоту, примерно полчаса или даже больше, а потом беру ручку и сразу, чертовски быстро, все записываю. Этот процесс нельзя прерывать.

– А что в это время происходит у тебя в голове? – спрашивал Ван Вейтерен. – Во время этой концентрации?

Оказалось, что Малер об этом понятия не имеет.

– Я боюсь об этом думать, – объяснил он. – Некоторые состояния не терпят анализа. Вот такие они.

Ван Вейтерен отпил из стакана, раздумывая о его методе и ожидая хода.

«Действие без раздумий», – подумал он.

Та ли это в действительности?

Могут здесь вообще быть какие-то точки соприкосновения?

– Ну? – спросил Малер, когда они меньше чем за сорок пять минут сыграли партию вничью. – Что у тебя не так?

– Один убийца, – ответил Ван Вейтерен.

– Я думал, ты этот месяц на больничном.

– Да, я на больничном, но мне не так легко остановиться. И смотреть сквозь пальцы.

– А что с этим убийцей?

– Мне его не уличить.

– Ты знаешь, кто это?

Ван Вейтерен кивнул.

– И никаких доказательств?

– Никаких.

Малер откинулся на спинку и закурил:

– Думаю, это не первый такой случай.

– Обычно мне удавалось загнать их в угол.

– Загнать в угол! Не хотел бы я оказаться на их месте. А почему не получается на этот раз?

Ван Вейтерен вздохнул:

– Ты слышал о Леопольде Верхавене?

Малер стал серьезным:

– Верхавен… как же, слышал. Изощренный женоубийца… Разве его самого не убили… или что-то такое? Я о нем недавно читал в газете…

– Он был невиновен.

– Верхавен невиновен?

– Да.

– Но он же отсидел в тюрьме… черт, не знаю сколько.

– Двадцать четыре года, – подсказал Ван Вейтерен.

– Это он столько отсидел, и ты говоришь, что он невиновен?

Ван Вейтерен кивнул:

– Да, невиновен. Его убили, как ты и сказал. И как ты понимаешь, у убийцы были на то особые причины…

Малер помолчал.

– Ну и ну. – Он затянулся сигаретой, уронив пепел на бороду. – Думаю, что понимаю. Замешаны большие люди?

– Да нет, не так все мрачно, но, во всяком случае, чтобы довести дело до суда, нужны доказательства. Причем достаточные.

– Разве невозможно найти улики? Я думал, что обычно всё так и происходит: вы находите убийцу, а потом проделываете колоссальную работу, чтобы его уличить… то есть уже потом? Мне казалось, что такая процедура довольно обычна.

– Ну да, в принципе так часто бывает. Но в этом случае это практически бесполезно. Первые два дела давно закрыты, и их невозможно возобновить. А если взять третье, то нужны неоспоримые доказательства… или, черт возьми, надо, чтобы он признался и не отказался от показаний в суде. А нам очень далеко и до одного, и до другого.

– Ты имеешь в виду убийство Верхавена? Значит, это всё один человек?

– Один. А у нас нет вообще никаких данных из лаборатории. Мы не знаем ни когда он умер, ни как, ни где… – Ван Вейтерен пожал плечами. – Вот такая вот история вкратце.

– Но ты, тем не менее, знаешь, кто убийца? – Малер, сомневаясь, поднял свои кустистые брови.

– На сто процентов, – ответил Ван Вейтерен.

Малер развернул доску и снова начал расставлять фигуры:

– А почему ты считаешь, что он не признается? У вас ведь есть свои методы давления?

Ван Вейтерен закурил.

– Я преследую его уже два дня, – объяснил он. – Не тайно, конечно, а явно. Чтобы он заметил. Обычно это кого угодно выбивает из колеи, но не его. Кажется, его это даже забавляет. Периодически он мне кивает в знак приветствия. Ехидно улыбается. Похоже, он чертовски хорошо понимает, что у нас ничего против него нет. Я его еще не допрашивал, правда, но я очень удивлюсь, если он вдруг снимет маску. А если даже на какой-то момент и снимет, то обязательно снова наденет ее на суде, и тогда мы все останемся в дураках.

– Хм… – задумался Малер. – И что же ты собираешься делать? Похоже, что все очень запутанно, скажу я тебе.

Ван Вейтерен не сразу ответил, но Малер не дал ему увильнуть:

– Ну?

– Я поставил ему мат, – сказал комиссар наконец. – Хочешь еще пива?

– Конечно. А что за мат?

Ван Вейтерен встал, пошел к бару и через некоторое время вернулся с двумя пенящимися кружками.

– Так что за мат? – повторил Малер, когда они снова выпили.

– Оставил ему только один шанс. Уйти как джентльмену.

– Ты хочешь сказать?..

– Да. Умереть самостоятельно.

Малер сразу развеселился:

– А если он не джентльмен? Кажется, есть причины это подозревать?

– Тогда я расскажу о том, что знаю. У него есть дочь и двое внуков. Если он лишь пожмет плечами, я расскажу ей, что у ее отца на совести три убийства, и позабочусь о том, чтобы она поверила. Его жена всю жизнь молчала именно ради дочери… по крайней мере, мне так показалось.

Малер задумался.

– Да уж, – сказал он. – Думаешь, сработает?

Ван Вейтерен поморщился:

– Один черт знает. Посмотрим завтра в двенадцать. Я собираюсь поехать к нему домой поговорить.

– Ну и дьявольщина, – заметил Малер. – Ну что ж, у тебя свои методы.

Он отпил из кружки и снова посмотрел на доску. Подумав необычно мало, он сделал ход пешкой.