Серая слизь - Алексей Евдокимов Страница 55

Понятная заминка. Но с доктором Коневниным у нас в свое время сложилось, в принципе, взаимопонимание. Так что в итоге он отвечает. “На самом деле, – хмыкает, – ваши два вопроса, Денис, это один вопрос. Потому что за лечение Панковой платит как раз эта ваша Шумская. Телефон?..” – и доктор дает мне тот же номер, что ранее давали подруги.

Ночной панический звонок по 03: приезжайте срочно, у меня жена с ума сходит, заперлась… с топором…

бредит, кричит… я боюсь, она что-нибудь… Психбригада (на такие – явные – случаи линейщиков не посылают, естественно) выезжает. Врач с санитарами поднимаются в квартиру. Так все и есть: перепуганный муж, комната на защелке, женские вопли оттуда. Быстро расспрашивают. Да, галлюцинации, бред преследования, агрессия. Не пила? Вроде нет… Ладно. Вышибают дверь, пеленают, уводят. Врач задерживается – перекурить и дать цеу. Спасибо, доктор, говорит муж. Да не за что. Скажите, доктор, говорит муж осторожно, а может, вы тогда уже… ну, заодно… и этого заберете? Кого – этого?.. Ну этого… зеленого… Зеле-еного?.. Ну да… сидит на потолке и пилит… пилит… сил никаких нет. Врач аккуратно тушит сигарету. Да-да, говорит ласково. Обязательно заберем. Сейчас только за санитарами спущусь… Забрали. Заодно.

Эпизодик при всей злостной карикатурности – непридуманный. У Левы таких “баек скорой помощи” в загашнике было – любой Веллер обзавидуется… С психбригадой он откатал санитаром года четыре, что ли. Потом сменил работу на более стационарную… именно в стационаре: на Твайке. С Левой я тоже познакомился тогда, два года назад: нормально разговорились…

Если человека держат в дурке безвылазно два года – наверное, дело действительно плохо. Если дело действительно плохо – то едва ли посетителей будут допускать к нему без сопровождения санитара… Короче, я встретился с Левой. Объяснил в общих чертах ситуацию. И попросил: если при нем навестит Панкову такая-то… – просто брякнуть мне на мобилку. Визитершу в известность не ставя. За мной не заржавеет.

…И что? И ничего…

Куда я ни тыкаюсь – очень скоро оказываюсь в вакууме. Вот и сейчас – вне моей досягаемости, помимо Панковой, вообще все, кто про “Ковчег” знает “из первых рук”. С сектантом Маховским мне разговоры заказаны. Сектант Яценко, сам желавший тет-а-тета со мной, “доработан напильником”. Прочие сектанты-конспираторы позашкерились еще два года тому… Правда, есть где-то этот Леонид – бывший туроператор, бывший сектант, севший на иглу и слезший с иглы. Который отказался говорить на камеру.

(Это уже почти термин такой существует: “героиновый бум конца девяностых”. Термин российский, но Латвия в этом смысле шла общим постсоветским курсом. Лично я мало общался с торчками, сидевшими на “герыче” (как и на “винте”, первитине, тоже в свое время довольно популярном в экс-совдеповских палестинах), но историй того времени с участием в основном именно данного опийного производного знаю хренову тучу. О пацане, у которого парализовало полтела после первого же укола – “герой”, но разбодяженным, как это часто водилось, какой-то дрянью… О пацане, чуть не прирезавшем родную мать, когда она отказалась давать ему денег на дозу, – в квартире к тому времени уже почти не осталось мебели: все было вынесено и продано… О пытавшихся завязать, и даже, казалось, завязавших… Я это к тому, что я неплохо представляю, что значит – суметь реально слезть с иглы. И, в общем, понимаю, отчего этот Леонид не любит распространяться о славном боевом прошлом…)

И все-таки я проделываю положенную уйму телодвижений (правда, из всего тела в них задействован по большей части лишь жмущий телефонные кнопки палец да голосовые связки – но уйму). Девяносто процентов – разумеется, вхолостую. Номеров никто не знает, а те, что знают, поменялись и не обслуживаются. Или никто не отвечает. Единственым откликнувшимся “на том конце” человеком оказывается его бывшая жена.

– Леонид умер, – отвечает она на мой вопрос, как его найти.

Пауза (справляюсь с обалдением):

– Когда?

– Месяц примерно назад.

– От чего? Пауза (с ее стороны):

– Сказали: передозировка.

– Но он же вроде завязал… Гудки.

Есть такой клуб “Voodoo” – непосредственно в здании перестроенной гостиницы “Латвия” (когдатошней главной базы рижской фарцы и валютных путан), – там тусуется местная “золотая молодежь”, мажоры по-старому, сыночки-дочурки политических и денежных воротил… и, соответственно, задаются стандарты латвийской дольче виты. Стилеобразующее такое место. Бля.

Из зелья там употребляют преимущественно не выходящий из моды (есть вечные ценности!) кокс. Кокаин – штука недешевая, и само место недешевое, и дресс-код у них строгий, и фэйс-контроль суровый… Так что те девочки, которым собственных доходов на варку в “Voodoo” никак не хватает, частенько идут под начало местных наркотранзитчиков в качестве так называемых “рабочих овец”. “Овца” – это девка, которую подкладывают под пограничников, российских или литовских, провозя очередную партию. Переправа обычно осуществляется устойчивой связкой: собственно курьер – “овца” – и кто-то из крышующих ментов… Так что, хмыкал Коля Куленко, криминальный репортер, если бы у нашей полиции появилось желание прихлопнуть разом три четверти наркотраффика, даже париться не надо было бы: посмотреть повторяющиеся сочетания одних и тех же фамилий в компьютерах погранцов – всего делов-то…

Почему не возникает желания – понятно. Сегодня циркуляция (и провоз, и продажа) наркоты в Латвии контролируется полицией вообще вся. Только разные отделы воюют за зоны влияния. И все мало-мальски громкие дела с задержанием партий и арестом курьеров – просто результат взаимных ментовских подстав. Или вот еще: полицейские любят подряжать молодых-зеленых дилеров, давать им прибыльно сбыть две-три партии – а потом сажать. Раскрываемость улучшается – плюс ротация низкооплачиваемых кадров…

Все это я слышал от знакомых журналистов-уголовщиков, от той же Леры. Я в курсе, до какой степени у наших ментов “все схвачено”. И я не обольщаюсь относительно того, что мне светит, если я все-таки сумею залезть достаточно далеко в тему связи “Ковчега” с наркоторговлей и наркотранзитом. Я также отдаю себе отчет, что, вероятнее всего, никуда я не залезу, даже если захочу – не смогу. Начнем, однако же, с того, что – не захочу. Этим же и закончим.

Но. Все равно не дают покоя некие не вполне осознанные ощущения – с ментами не связанные. Или почти не связанные. Пытаясь разобраться в тех ощущениях, звоню Лере:

– Я вот что думаю, – брежу вслух. – Все, что я тогда узнал, все, что в фильм вошло – это все опиралось на результаты детективной самодеятельности родителей и друзей Якушева, так? И касалось его сектантских знакомств. Понятно, почему двух других членов якушевс-кой “тройки” заподозрили в том, что они его и до самоубийства довели… А может, вообще не с того конца надо было начинать?..

– Погоди. Ты всерьез веришь в убийство?

– Да я бы рад не верить… Но предположим, его действительно убили и сымитировали суицид. Предположим! Что если тот, кто это делал, предугадывал общую реакцию? Ах – секта! Секта – это все объясняет… Мы все время повторяем это слово, хотя оно ровным счетом ничего не означает, кроме нашего страха перед иррациональным. Мы не можем понять логики людей, продающих имущество и уезжающих в тайгу к Виссариону, или бросающих семью и конспирирующихся по методу Грекова, мы говорим “секта” и испуганно отказываемся анализировать происходящее. И самоубийству никто не удивляется…