Завещание Сталина - Эдуард Скобелев Страница 55

Чёрт надоумил меня позабавиться над этим вдохновенным кретином, на ходу перелицовывавшем чужую мысль.

— Знаете, а в Вас что-то есть от Карла Маркса.

— Ну, что Вы, — засмеялся он польщённо. — Но не борода же!

— Нет, удивительная склонность к теоретическим обобщениям. К системе.

— Вы проницательный человек, — немедленно отреагировал он. — Однако Вы ни капельки не похожи на еврея. Пекелис. Может быть, это Ваш псевдоним?

— Ну, что Вы, Леопольд? — сказал я. — Вы тоже ни капельки не похожи на русского, но так глубоко и впечатляюще рассуждаете об исторических судьбах России!

Он был уже в подпитии и не понял. Или понял только свой внутренний голос, который во всякое время искушает человека.

— Так что, я плохо похож на еврея?

— Вы самый типичный и самый толковый еврей, которого я когда-либо встречал в жизни, — заверил я, похлопав его по плечу и предложив выпить на брудершафт.

— Этот обманет всякого, кто ему поверит, — мрачно заметил полковник, снимая колпак, под которым обнажилась совершенно седая шевелюра.

— К сожалению, не всякого, — вздохнул Леопольд Леопольдович.

— Послушайте, — сказал я, не желая ссоры. Пьяные люди непредсказуемы, и поэтому никогда не следует пережимать пружину. — Я только что вспомнил: тот человек умер. Умер в прошлом году, и я даже участвовал в похоронах… Его могила в Одинцово.

— Прекрасно, — откликнулся, переварив эту новость, Леопольд Леопольдович. Глаза у него совсем окосели, и голос пошёл в нос. — Мы просто договоримся с наследниками и купим весь его хлам за 10–15 долларов. Вы ведь не откажетесь помочь мне в этом благородном деле?

— Разумеется, мой милый. Но прежде я должен сговориться с моим новым начальством.

— О, это уладим, это я беру на себя, — важно заявил Леопольд Леопольдович. — В каком амплуа Вы собираетесь здесь выступить?

— Боюсь, что ваших связей и личного обаяния не хватит. Область моего применения секретная, может быть, сверхсекретная. Меня пригласили для разборки обнаруженной документации…

— А, знаю… Тут были кое-какие архивы главного разведуправлепия… Да, это большие секреты, не спорю. Но вскоре Вы узнаете ещё и о больших секретах… Я лично хорошо знаком с двумя боссами, которые управляют всем процессом… Между прочим, они меня высоко ценят как первого стратега долголетия в новом глобальном обществе… «Какаем чаще!» — с их согласия я провёл такую акцию в городе уже дважды. И знаете, кто больше всех оценил мои усилия?.. Американцы, короче, те, кто их здесь представляет. Культурный, цивилизованный народ! Они приучены к тому, чтобы тотчас принять любую новую рекламу!.. Вчера исправно чистили зубы толчёным песком, сегодня по часам ходят в уборную…

Так началась новая глава моей жизни. Совершенно неожиданно я получил весьма выгодный плацдарм и только сомневался, нет ли тут хитрой игры…

Все формальности по приёму на работу были завершены очень быстро, и в тот же день мне бегло показали архив, предложив срочно составить примерный план описи его разделов, расчёт в людях и технических средствах, чтобы возможно было без промедления приступить к приведению всех материалов в систему.

— Мы тут сотрудничаем с нашими новыми западными друзьями. Очень щепетильные люди. Они не требуют больше того, что мы им даём, но просят соответствующей сервировки, — сказал мне мой новый шеф Соломон Янкелевич Бурчиладзе.

— Не совсем понял, уточните.

— Они могут обрабатывать только приведённые в систему материалы. Они ведь уже давно работают с компьютерной техникой. У них уже существенно иные мозги.

— А, понимаю, я вспомнил Леопольда Леопольдовича и его теорию, понравившуюся американцам. — Они не пользуются туалетом, пока нет соответствующей бумаги.

— Совершенно верно! — просиял Бурчиладзе. — Вы очень точно угадали мою мысль. Что, у Вас есть опыт общения с американцами?..

Это была ответственная, но в высшей степени неблагодарная работа, хотя я хорошо знал, как к ней подступиться.

Я исходил из того, что мне пока не доверяют и потребуется немалое время, прежде чем я сумею войти в доверие своих непосредственных начальников.

«Теперь Америка будет обобрана так же, как и СССР, разве это сложно понять?.. Неужели мы примем полную капитуляцию? Неужели ничего не противопоставим? — постоянно сверлила мысль. И я знал, что что-нибудь придумаю — такое, что убережёт наши главные секреты. — В конце концов, можно подумать и о пожаре…»

Четыре человека плотно пасли меня. Я оставался под контролем даже в доме полковника. Так что моей основной задачей на первом этапе было — разработать тактику поведения и строго придерживаться её.

Я никому не был должен, это так. Вожди и государство, которым я давал присягу, ушли в небытие. Но оставалась честь, оставалась совесть, оставался профессиональный долг и чувство личного оскорбления: каждый из нас, кто честно работал в КГБ (увы, таких было, как выяснилось, не особенно много), внутренне давно был подготовлен к тому, чтобы молча исполнить долг и принять безвестную смерть.

Но — нужны были веские обстоятельства. И я решил играть роль лояльного к новой власти, но достаточно занудливого человека, намерившегося взять свой куш. Через две недели напряжённейшей работы (по 16 часов ежедневно), когда мои соглядатаи не только преисполнились ко мне уважения, но и возненавидели как ревностного служаку, я написал рапорт своему непосредственному шефу, в прошлом, как выяснилось, заурядному стукачу на одном из ленинградских оборонных заводов.

Стукач, не справляясь с каскадом информации, требовавшей точной оценки (понятно, что он должен был прежде всего думать о собственной шкуре), принял именно то решение, к которому я его подталкивал: вызвал меня на личную беседу.

Беседа проходила в шикарном кабинете громоздкого здания, утопленного в скалы на десятки метров, веранда под тентом с видом на море, кипарисы, с которых, не умолкая, стрекотали цикады.

— Кофе, чай, прохладительные напитки, фрукты?

— Нет-нет, — сухо сказал я, — ничто не должно вредить важной деловой беседе.

— Пожалуй, — согласился он, указав мне кресло из плетёной лозы. — Я внимательно прочёл ваш рапорт, но хотел бы уточнить кое-какие детали.

— Рапорт, — это служебный документ, который ставит самые необходимые технические вопросы. Но у меня есть и другие вопросы.

— Разумеется, — наедине шеф не скрывал, что он пока ещё не достаточно профессионален. — Я даже и предложил бы начать с общих вопросов, разрешив которые, нам будет проще разрешить и частные.

Мысль была заёмной, но справедливой, и я не упустил возможности сделать тонкий, но убедительный комплимент.

— Я со всей серьёзностью отношусь к контракту и не сомневаюсь, что со временем получу Ваше благорасположение. Меня совершенно не интересует жизнь и события в этом закрытом городке, передо мной поставлена задача, и я постоянно думаю о том, как эффективнее её решить… Возможно, мне потребуется командировка в Москву. Есть три-четыре технических работника, способные оказать нам незаменимую помощь. Естественно, решать об их приёме на работу придётся вам. Второе, краем уха я слышал, что приехавшие в этот город уже не могут по желанию выбраться из него. Я понимаю мотивы и всё остальное, но полагаю, что имею некоторое право на игру открытыми картами. Если отъезд воспрещён, я готов пригласить сюда жену и младшую дочь. И в-третьих, мне кажется, что моя работа не может быть шаблонизирована. Соприкосновение с тайнами, многие из которых, вероятно, не будут обнародованы никогда, потребует точных знаний о действительной политике нынешнего руководства России. Что мы отдаём, что мы ещё придержим… Мы же не автоматы, шеф, а прежний опыт уже не гарантирует успеха… Вот три принципиальных вопроса. Всё остальное — технические сложности, которые я берусь преодолеть, как условлено…