Все продается - Майкл Ридпат Страница 56

Я вспомнил рассказ Фелисити о бесконечных звонках Роба к Дебби, слова Клер о том, что в Робе есть что-то странное, и его вспышку в «Глостер армз».

– Будьте осторожны, – сказал я.

Кэти недоуменно подняла брови, но я уклонился от объяснений. Взяв по второму бокалу пива, мы проговорили еще примерно с час. Кэти убедила меня рассказать о своей семье, хотя обычно я не склонен обсуждать эту тему с почти незнакомыми людьми. Тем не менее, я рассказал ей о гибели отца, о болезни матери и о том, как я обманул материнские надежды на то, что стану фермером. Кэти мне посочувствовала. Как ни странно, ее сочувствие не вызвало у меня раздражения, как это часто бывало, когда я замечал в собеседнике неискренность. Напротив, в словах Кэти я нашел утешение.

– Хамилтон Макензи на самом деле такая холодная рыбина, каким кажется? – спросила Кэти. – Должно быть, с ним сложно работать.

– Часто его трудно понять, – признал я. – И в нем есть что-то от надсмотрщика. Он очень скуп на похвалы.

– Но вам он нравится?

– Я бы так не сказал. Скорее, я восхищаюсь им. В работе с рынками он великолепен, лучше его не найти. К тому же он – очень хороший учитель. Он невольно заставляет меня работать в полную силу, выдавать все, на что я способен. Честно говоря, для него я сделал бы что угодно.

– Должно быть, приятно работать на такого босса.

– Да, приятно.

– Он вам как бы отчасти заменяет отца?

Я неловко поежился.

– Такие мысли мне в голову не приходили. Но, думаю, вы правы.

Кэти похлопала меня по руке.

– Прошу прощения, мне не следовало этого говорить.

– Нет-нет, все в порядке. Иногда чувствуешь облегчение, поговорив с кем-нибудь откровенно. С тем, кто тебя понимает. Потеряв отца или мать, человек становится очень одиноким. Для него это – одно из самых тяжелых воспоминаний, а поделиться своим горем он ни с кем не может.

Кэти улыбнулась. С минуту мы сидели молча, потом она бросила взгляд на часы.

– Уже так поздно? Мне нужно идти. Благодарю за пиво. Теперь мне намного лучше.

Кэти встала. Почему-то мне не хотелось, чтобы она уходила.

– Мне тоже, – сказал я.

Намного лучше.

Мы расстались. Я пошел к одной станции метро, Кэти – к другой.

На следующий день прежде всего я под разными благовидными предлогами отменил все свои встречи. Свой второй день в Нью-Йорке мне нужно было посвятить расследованию того, что я услышал накануне.

Меня интересовали два вопроса. Во-первых, что случилось с Шофманом, и, во-вторых, как удалось Вайгелю сфабриковать сделку с «Тремонт-капиталом».

Сначала я попытался найти ответ на первый вопрос. Из отеля я позвонил в справочную и узнал номер телефона ближайшего к «Блумфилд Вайс» полицейского участка. Вероятно, рассуждал я, именно туда из банка сообщили об исчезновении их сотрудника.

После двух неудачных попыток какая-то доброжелательно настроенная женщина наконец сказала мне, что об исчезновении людей действительно сообщают в этот участок, но расследованием таких случаев занимается другой участок, который находится в Уэст-сайде, на 110-й улице. Это было недалеко от того места, где жил Шофман. Я поблагодарил, вышел из отеля и на такси доехал до Уэст-сайда.

Мне дважды повезло. Во-первых, в полицейском участке царило относительное спокойствие, и, во-вторых, дежурный сержант оказался одним из немногочисленных представителей племени англофилов, которые изредка еще встречаются по всей Америке.

– Э, так вы – англичанин? – спросил он, отвечая на мое приветствие.

– Да, – ответил я.

– Добро пожаловать в Нью-Йорк. Как вам здесь нравится?

– Великолепный город. Я всегда с радостью приезжаю сюда.

– Так, значит, вы из Англии? Моя мать была англичанкой. Вышла замуж за американского солдата. А где именно вы живете?

– В Лондоне.

– Неужели? Моя мать тоже из Лондона. Может быть, вы знаете ее родственников. Ее фамилия – Робинсон.

– К сожалению, в Лондоне очень много Робинсонов, – сказал я.

– Да, конечно, вы правы. Пару лет назад я ездил туда в гости. Отлично провел время. Так чем я могу вам помочь?

Рядом с дежурным сержантом стоял высокий толстый полицейский, на бляхе которого я прочел ирландскую фамилию – Мэрфи. Прислушиваясь к нашему разговору, он все больше хмурился.

– Видите ли, я пытаюсь что-нибудь разузнать о судьбе моего университетского приятеля Грета Шофмана. Четыре месяца назад сюда сообщили о его исчезновении. Я бы хотел узнать, что именно с ним случилось.

– Конечно. Подождите минутку, я поищу папку.

Ждать мне пришлось минут пять. Сержант вернулся с очень тонкой папкой.

– Данных у нас немного. Сообщение поступило двадцатого апреля. Не найдено никаких следов пропавшего. Ни тела, ни пустого бумажника, ни водительского удостоверения. Его кредитной карточкой никто не воспользовался. Расследование закрыто.

– Но разве может человек исчезнуть, не оставив никаких следов? – удивился я.

– Это Нью-Йорк. Здесь совершается шесть убийств в день. Конечно, большинство тел мы находим. Но не все.

– Когда его видели в последний раз?

Сержант заглянул в папку.

– Девятнадцатого апреля в семь часов, когда он уходил с работы. Ни привратник, ни соседи не видели, чтобы он вернулся домой. Он жил один. Ни жены, ни девушки, о которой нам было бы известно.

– По какому адресу он жил?

Глаза сержанта немного сузились, он бросил на меня подозрительный взгляд.

– Мне казалось, вы говорили, что он был вашим старым другом, – сказал он.

– Да, прошу прощения. Я оставил его адрес в Англии. У меня есть его служебный телефон, и, оказавшись в Нью-Йорке, я сразу позвонил ему на работу, хотел пригласить на обед. Мне ответили, что он пропал. Это был такой удар. Я действительно очень хотел бы узнать, что с ним случилось.

Взгляд сержанта смягчился. Он дал мне адрес. Оказалось, Шофман жил всего в двух кварталах от полицейского участка. Потом сержант сказал:

– Послушайте, мистер. Как ни смотрите, все равно вы ничего не найдете. Я знаю десятки таких случаев. Расследование не сдвинется с места, пока не найдут тело или личные вещи потерпевшего и не сообщат нам об этом. Конечно, если бы у нас было больше полицейских и меньше убийств, мы могли бы уделить больше времени расследованию, но я сомневаюсь, чтобы даже в этом случае мы продвинулись далеко.

Я задумался. Вероятно, сержант был прав. Я вздохнул, поблагодарил его и извинился за доставленное беспокойство.