Бангкок-8 - Джон Бердетт Страница 56

Я подписал планы, мать расплатилась с официанткой, и мы поднялись. Я тепло ее обнял. Она удивленно на меня посмотрела, и мы попрощались. Нонг взяла такси, а я решил пробраться меж стоящих в пробках автомобилей. Теперь я знаю, и что это меняет? Он меня обожал до того, как зачал. А ее любил. Я шел не чуя под собой ног.

* * *

Находясь в состоянии воодушевления, я направлялся в госпиталь «Шармабутра», стараясь при этом никому не попадаться на глаза. Это был новый, сверкающий медицинский центр, который находился в минуте ходьбы от баров на Нана-плаза. На первом этаже здания расположился «Макдоналдс», в вестибюле на втором — «Старбакс». В отделанной мрамором и стеклом приемной находилась параболической формы конторка, повсюду стояли компьютеры с доступом в Интернет и телефоны. Но тем не менее это было медицинское учреждение. Проспект утверждал, что в нем работало шестьсот высококвалифицированных врачей и небольшая армия сингапурских, тайских, американских и европейских менеджеров. Госпиталь включал кардиологический центр, отделение лазерной коррекции близорукости, отделение диагностики головного мозга и ультразвуковой диагностики брюшной полости, комплексную лабораторию, отделение липоксации, исправления фигуры и лазерной пластической хирургии. Имелось также любое оборудование для лечения иностранцев и роскошные палаты с красивыми видами на город. Я сказал в регистратуре, что у меня назначена встреча с доктором Суричаем. Администратор проводил меня на лифте на седьмой этаж. Мы провели с Суричаем около часа, а когда я вышел из госпиталя, меня окружили трое крепких мужчин и запихнули в поджидавший лимузин. В синий «лексус», на заднем сиденье которого вполне хватило места для меня и двоих похитителей. Третий остался на улице. Мы тронулись с места, пронзительно визжа покрышками, что показалось мне недостойным моего полковника, который сидел впереди в штатском и в темных очках. Правил машиной его шофер.

— Могу я спросить, зачем меня похитили?

— Тебя не похитили. Всего лишь изолировали перед предстоящей встречей. Меньше всего мы хотим, чтобы ты светился в своих обносках от Томми Багама и совал свое удостоверение каждому встречному и поперечному.

— Где светился?

— Дай мне удостоверение.

Я отдал документ.

— Мне хотелось бы знать, куда мы едем.

Полковник положил мое удостоверение в карман пиджака от Зеньи, который был отнюдь не подделкой, и, удивляясь моей тупости, покачал головой.

— Разве ты не подавал два дня назад официальную просьбу, в которой сказано, что некий детектив Джитпличип Сончай испрашивает разрешения допросить хуна Уоррена Сильвестра во время его делового пятидневного визита в Таиланд? — Полковник поднял очки и посмотрел на меня. — Письменную просьбу с датой и штампом?

— Я предпочитаю делать все, как положено.

— Ты предпочитаешь устраивать вселенский бардак. К кому ты собирался идти со своей бумагой, если я откажу?

— Ни к кому. Больше идти не к кому. Я только хотел, чтобы вам было ясно…

— Что во всей Тайской королевской полиции есть всего один архат, единственная чистая, незапятнанная душа? И он один доблестно и геройски выполняет свой долг, а все остальные копошатся в грязи?

Челюсть у меня отвисла.

— Ты хоть понимаешь, в какое дерьмо ты нас тянешь? Почему ты не явился ко мне в кабинет, когда тебя никто не видел, и не шепнул на ухо, что тебе хочется повидаться с большим хуном? Спросил бы, не против ли я и не могу ли я дернуть за нужные веревочки и выяснить, нет ли возражений у той пирамиды, которая надо мной. Ты хоть слышал, что самые важные и влиятельные женщины в королевстве отовариваются камешками у этого типа? Особенно китаянки? Ты знаешь об этом?

Я признался, что знаю.

— А то, что когда он официально гостит в Таиланде, то останавливается в «Ориентале» в номере Сомерсета Моэма со всеми его ностальгическими штучками и видом на реку? А когда его официально здесь нет, то он обнаруживается совершенно в ином месте?

— Я догадывался, что он имеет разные предпочтения в зависимости от того, официальные или неофициальные у него дела.

— В таком случае ты должен понимать, что в обмен на щедрые взносы в фонд вдов и сирот погибших полицейских большой хун ждет, чтобы твои начальники приложили усилия и помогли скрыть его маленькие удовольствия от внимания прессы.

— Это, возможно, приходило мне в голову.

— А не думал ли ты, что во время твоего допроса должны присутствовать люди, способные опровергнуть любые сказанные им изобличающие слова, если он вообще согласится что-то тебе говорить?

— Нет, не думал, потому что был уверен, что вы ни при каких обстоятельствах не разрешите с ним встретиться.

— Даже после того, как проболтался своим приятелям из американского посольства, что подал официальное прошение о проведении допроса, но уверен, что тебе откажут? — проворчал Викорн.

— Черт!

— И тем самым привел в действие то, что можно назвать эффектом домино наоборот. Это когда костяшки вновь поднимаются, хотя считалось, что они сбиты и спокойно лежат себе на земле.

— Из-за него и раньше случались неприятности?

— Хун — опасная задница. В наших славных полицейских силах создано специальное подразделение, которое следит, чтобы во время визитов сюда он не заходил слишком далеко. Уоррен из тех фарангов, которые считают, что наша страна — для богатых западных психов, которых подавляет их культура и которые желают вновь ощутить в себе первобытные корни человечества, оттягиваясь на нашем экзотическом Востоке. Ну как тут не случиться неприятностям?

— И какого рода эти неприятности?

— Не твое дело.

— Но я следователь…

— И копаешь под такого стебанутого, которому ничего не стоит обеспечить тебе смертный приговор. А нам потом отмываться от дерьма. Ты хуже моего братца! Не представляешь, какая это морока иметь братом святошу. — Полковник отвернулся и стал смотреть в боковое окно. — Если что-то случалось не так, то вина непременно была моя. Я предчувствую, что и с тобой будет точно так же. После твоей показушной смерти пресса ухватится за этот случай. Тебе возведут алтарь и назовут первым тайским полицейским, мученически пострадавшим за правду, справедливость и служение закону. А мне всю оставшуюся жизнь придется рассказывать, какая для меня была честь работать твоим начальником и как трудно несчастным, падшим подлецам вроде меня соответствовать установленным тобой высоким моральным планкам. Ты полагаешь, я недостаточно хлебнул с моим братом священником?

— Это шлюхи?

— Что значит — шлюхи?

— Неприятности со шлюхами? Он кого-то покалечил? И достаточно сильно, чтобы потребовалось замять историю?

Вздох.

— Сильно. И что из того?

— Он покалечил иностранку. Если бы это была тайка, такой шумихи, о которой вы говорите, не поднялось бы, даже если бы он ее убил.