Хороший отец - Ной Хоули Страница 57

На обратном пути я пустил Дэнни вперед. Я радовался воздуху, шуму листвы на ветру, утреннему свету, пробивавшемуся между деревьями. Потом я увидел его стоящим на тропе. Хотел окликнуть, но при виде его позы у меня слова застряли в горле.

Подойдя, я увидел, что он смотрит на тело убитого оленя. Оленихи – маленькой, наверно, годовалой. Падальщики уже добрались до нее, обработав местами до кости. Но морда осталась почти нетронутой.

Дэнни молчал. Я заглянул ему в лицо, стараясь не смущать, но желая смягчить реакцию.

– Он на самом деле умер, да? – спросил Дэнни.

– Кто?

– Мистер Сантьяго. Мой учитель. Действительно умер. Не просто ушел.

Я положил ладонь ему на затылок, притянул к себе. Через минуту он обнял меня, и мы постояли, вслушиваясь в шум ветра.

На следующий день, когда мы вернулись, Фрэн спросила меня, как прошла поездка. Я сказал, что великолепно. Что, кажется, прорвал отчуждение Дэнни, и мы восстановили связь. Я был в восторге – от леса и свежего воздуха, от того, что был с сыном в той же обстановке, какую делил когда-то с отцом, – но на следующий день я вышел на работу и утонул в делах, а через три месяца Дэнни собрал вещи и вернулся в Калифорнию, в дом матери.

Та вылазка с палаткой была последней, когда мы с Дэнни провели вместе больше нескольких часов. Я мельком увидел его настоящее «я», но оно затуманивалось временем, и через несколько лет, когда бросил колледж, он был для меня уже почти незнакомцем.

Но в ту минуту, на кухне рядом с Фрэн, когда в руках еще отдавалась дрожь рулевой баранки, я чувствовал себя победителем, словно за пару выходных стер восемь лет небрежного отцовства.

Разве не любопытно, как мы мысленно переписываем прошлое и раскрашиваем воспоминания в самые лестные цвета? Имея дело с пациентами, я всегда учитываю не только то, что они говорят, но и то, о чем умалчивают.

Дело не в том, что люди стыдятся говорить о некоторых вещах. Они часто блокируют самые болезненные воспоминания. Создают субъективную историю, не похожую на настоящую. Не так ли я обошелся с детством Дэнни? Перекрасил отсутствующего отца в любящего, теплого и умеющего всегда быть рядом.

Но ведь многие дети растут в разбитых семьях. Многие переносят развод родителей и пренебрежение, но не вырастают убийцами. Все эти истины, такие болезненные для меня, не давали объяснения. Не отвечали на глубокий вопрос о мотиве. Не открывали того, что было самым важным для меня: почему мой сын решил, что ему «надо» убить другого человека? В какую он верил судьбу, в какой рок, вынуждавший его участвовать в убийстве героя Америки?

Психиатр, опрашивавший Дэниела, писал о дневнике. Мне нужно было увидеть этот дневник. Прочесть слова, записанные сыном, понять его путь, что с ним происходило. Какие открытия ожидали на страницах дневника? Правда, ничего не значившая для чужого, могла обрести смысл для меня. Дочитав заключение психиатра в первый раз, я позвонил Мюррею.

– Мне нужен дневник, – сказа я.

– Я над этим работаю, – ответил Мюррей. – Беда в том, что он признал себя виновным, и судья принял признание. Прений не будет. Они сказали, что дневник мог использоваться в прениях, а теперь он им не нужен. Я сообщил, что, если дневник не пригодится в прениях, мой кулак пригодится их задницам. В общем, после того разговора он перестал отвечать на мои звонки.

– Мюррей…

– Понимаю. Не волнуйтесь. Мы затребовали выдачу дневника до вынесения приговора. Если понадобится, будем апеллировать к Верховному суду.

Но обвинение отказалось выдать дневник, и суд не стал настаивать. А теперь мой сын стоял в очереди за смертью. Он отказался опротестовать приговор и подать прошение о смягчении. Согласился, что убил Сигрэма. Чем больше времени проходило, тем меньше люди интересовались причинами.

Кроме меня. Я продолжал бороться, добиваться понимания. Я был одиноким голосом в темноте, маргиналом с особым мнением и все еще задавал вопросы.

Я должен был добыть этот дневник любой ценой.

При следующей встрече он пригласил ее на митинг. Это было в октябре, за восемь месяцев до события. Избирательная кампания понемногу разогревалась. Сенатор Сигрэм приехал в городок и барабанным боем собирал подкрепление. Предполагались обеды для сбора средств и фотосессии. В штабе суетились и важничали. За шесть месяцев они зарегистрировали больше тридцати тысяч новых избирателей. Сигрэм собирался приехать, чтобы лично поблагодарить группу поддержки за усердную работу. Менеджер по персоналу в офисе Остина, Уолтер Багвелл, собрал людей и говорил об «историческом моменте». Демократы выдвигали Сигрэма в лидеры, а Техас сыграл немалую роль в его возвышении. Кто-то из задних рядов спросил, будет ли с Сигрэмом семья. Багвелл объяснил, что жена приедет, а дети сейчас в школе. Картер Аллен Кэш вспомнил мальчика, погибшего подо льдом, – сына Сигрэма. Он задумался, не выпадет ли и ему такое горе. Он уже представлял, как пригласит ее на встречу с Сигрэмом. Натали. С их первого разговора прошла почти неделя. Несколько дней ее не было на работе. Болеет, сказала ее сменщица. Картер в тот день рано ушел из библиотеки, проехал на велосипеде вдоль Мопака до самого севера Остина и обратно. Ночью в постели он читал старые русские романы.

Каждый вечер в девять он плавал в пруду на ручье Бартон. Стояло «индейское лето», пот тек по спине и собирался ручейками под мышками. Он катался без шлема, без фары и отражателей. Ему нравилось чувствовать себя невидимым. Горячий ветер обдувал его, как жар из множества духовок. Добравшись до стоянки, он бросал велосипед в кусты и прямо в одежде кидался в воду. Ему нравилось лежать на спине в холодной воде и смотреть на мерцающие в небе звезды. Вода доносила плеск других пловцов. Он лениво переплывал глубокий конец, ощущая, как водоросли гладят руки и ноги. Ему нравилось, что где-то под ним, в темноте, таились рыбы. Он ложился на траву и слушал ветер в кронах. Он разглядывал девушек в бикини. Он смущался при виде их полных грудей. Не понимал, как они так расхаживают, выставляя себя на показ, каково женщине выносить секс на рынок.

Приходит ли сюда Натали? Надевает ли бикини, как эти девушки, у которых мокрая ткань обнимает каждый изгиб, хвастает ли своей сексуальностью наподобие красоток из журналов для мужчин? Таких мыслей он не выдерживал. Нырял в глубину, позволяя тяжеловесной тишине успокоить нервы. Что-то в этом фальшивом лете лишало его спокойствия.

Он доезжал до «Текс-Мекс» и выкуривал сигарету среди водителей автобусов. Он скучал по товариществу латиносов. По шутливым непристойностям, чем-то отличающимся от показного мачизма студентов. Ему нравилось, как они пьют пиво из горла и улыбаются, по-акульи скаля зубы. Шоферы были родом из южного Мехико. Они на все корки ругали северный, говоря, что у тамошних chiles маленькие и женщины там берут в ухо.

В духовочном зное его одежда скоро высыхала. Ему нравилось расплачиваться за выпивку мокрыми деньгами, подавать влажные купюры и получать на сдачу холодную твердую мелочь. После закрытия он сидел на бордюре перед «Шлоцкисом» и тянул пиво из бумажного пакета. Один из шоферов сказал, что знает девицу, которая имеет трех парней разом. Посудомойщик пустил по кругу фото своей девушки, которую оставил дома. У них было трое детей. Он собирался перевезти всех в Техас, как только накопит денег на плату «койотам».