Темное разделение - Сара Рейн Страница 58

Но однажды она нашла убежище, тайный уголок, где можно прятаться, когда приходят люди-свиньи, и она научилась исчезать, тихо и быстро, и обманывать надзирателей с хлыстами и толстую жену церковного сторожа с крысиными глазками. Это было необходимо, потому что жена церковного сторожа и сам сторож знали все о людях-свиньях и на все закрывали глаза, потому что люди-свиньи в обмен на детей давали деньги.

И ночами, когда на небе появлялся тонкий серп луны, Тэнси складывала подушку под одеялом таким образом, чтобы это было похоже на спящего человека, и ускользала, пока общие спальни не запирались на ночь. Было легко, спрятавшись в тени, дождаться, пока все заснут, и затем украдкой пробраться через темные пролеты и по каменным ступеням зайти в длинную страшную комнату под землей.

Тэнси ненавидела эту комнату, где поселился дух человеческого горя и безысходности. В конце длинной комнаты была железная решетка, а за ней клетки, и кто-то из детей сказал, что туда тебя посадят, если ты сойдешь с ума или сделаешь что-нибудь очень плохое. Тебя бросят в клетку и оставят там на долгие часы или даже на долгие дни. Тэнси знала, что это правда, поскольку она чувствовала боль и несчастье всех людей, которым приходилось сидеть в клетке. Рассказывали, что кто-то умер от голода здесь, и призрак этой женщины гуляет, когда становится темно и тихо. Тэнси было очень страшно ночами, когда она приходила сюда прятаться.

Но лучше было спать здесь в окружении призраков и боли и преодолевать страх темноты и ужасное тошнотворное чувство человеческого горя, чем рисковать быть пойманной людьми-свиньями.

В конце концов, торговцы детьми пришли за Тэнси; она всегда с ужасом понимала неизбежность этого. В ту ночь их никто не ждал — на небе сияла полная луна, и Тэнси не думала о необходимости спрятаться в свое убежище. Одна из девочек услышала шум и разбудила всех, и, содрогнувшись от ужаса, Тэнси сразу поняла, что сейчас ее запихают в удушливый мешок и завяжут его сверху, так что не позовешь на помощь, и отнесут затем к готовой телеге.

Единственное, что пришло ей в голову, — залезть под кровать и спрятаться в темноте, стать как можно меньше и надеяться на то, что они не заметят се. Но они заметили. Они вошли в комнату, стуча и топая, разнося повсюду за собой сальный запах жирного мяса, они ходили взад и вперед, обследуя комнату, рассматривая детей одного за другим. «Сегодня мы пришли за двумя маленькими девочками — кто же они? А еще нам нужен славный пухлый мальчуган — какого мы возьмем?»

И вот они подошли к кровати Тэнси, наклонились и увидели ее. Они понимающе кивнули, обнажив в улыбке изъеденные гнилые зубы, и видно было, как блестят их маленькие злые глазки. И тогда их руки — страшные руки с толстыми пальцами и огромными распухшими суставами — стали шарить под тесной кроватью, и, хотя Тэнси держалась за кровать, они выволокли ее наружу, схватили, как только что пойманного кролика, и, прыская от смеха, стали говорить друг другу: «Сдается мне, отличный вариант на сегодня. Повезло нас с этой хорошенькой малышкой».

Когда они посадили ее в мешок — там пахло гнилым мясом и дохлой рыбой, — Тэнси пришлось бороться за то, чтобы не задохнуться. И тогда они понесли ее, бьющуюся и вырывающуюся, понесли в ночь, а потом она почувствовала твердое деревянное дно телеги и услышала перестук лошадиных копыт по дороге.

Откуда-то поблизости донесся до нее бой церковных часов. Должно быть, это была та церковь, куда они все ходили на воскресную службу, а днем посещали занятия по чтению Библии. Звук ослабевал по мере того, как удалялась телега, и стук копыт мешался с боем часов, отдаваясь в голове внушающим страх голосом: «Стук-стук, ты — дитя греха… Ты будешь наказана… Бим-бом, горечь-и-злоба…. Стук-стук, возмездие-кара…»

Не важно, насколько злым ребенком была она, ей было страшно слушать затихающий бой церковных часов, ибо это было последней нитью, связывавшей ее с теми местами, где прожила она всю свою жизнь, и с теми друзьями, с кем она выросла вместе.

И она вслушивалась в бой часов до тех пор, пока звук совсем не растворился в воздухе, вслушивалась, тщательно отсчитывая каждый удар. Все дети знали счет и буквы, так как церковный сторож говорил, что его долг — следить за тем, чтобы они приобрели знания, так же как он должен быть уверен в том, что растут они в страхе Божьем.

Тэнси насчитала двенадцать ударов, пока телега людей-свиней увозила ее прочь, и она знала, что двенадцать означает полночь. И когда бой прекратился, она поняла, что друзья ее потеряны для нее навсегда.

* * *

Каминные часы Гарри были без боя, но по зловещему совпадению стрелки показывали ровно полночь, когда он закрыл «Врата слоновой кости» на этой странице.

Он лег в постель, и голова его была полна мыслями о героине Флоя, беспризорной девочке, которая пряталась в своем страшном потаенном месте, когда приходили торговцы детьми, но, несмотря на это, была поймана ими. Во сне снились ему темные дома и железные клетки для людей, словно явившиеся из сказки «Гензель и Гретель», и узкие серпы холодных лун, бездушно взирающие вниз на любую жестокость…

А еще Виола и Соррел, чьи имена вызвали в памяти переплетенные цветами сонеты Шекспира, запах осеннего дождя и дыма поленьев… И загадочная буква «Ш», которая могла обозначать имя мужчины или женщины, кто мог непостижимым образом быть связанным с Тэнси, роившейся под несчастливой звездой…

И думал он о самой Тэнси, которая, возможно, жила лишь только в воображении Флоя.

Из дневника Шарлотты Квинтон

8 февраля 1900 г.

Наверное, однажды все это покажется смутным и поблекшим, и я сама буду сомневаться, произошло ли это все на самом деле или было всего лишь обманом, игрой воображения.

Зато удалось наконец решить вопрос с Мэйзи: когда я вернусь в Лондон, она останется в Западной Эферне и будет работать горничной в одном из домов по соседству. Эти люди владеют несколькими фермами, но им присуще то, что мама называет довольно небрежным отношением к домашнему хозяйству. «Они добры, Шарлотта, они чрезвычайно добры». Главное в том, что они знают о скором появлении ребенка и не возражают.

Все эти заботы помогли мне немного отвлечься от мыслей о Флое, о Виоле и Соррел, дочерях, которых он никогда не видел. Небольшой рассказ маме о том, что произошло в Мортмэйне — совсем немногое, — помог еще больше. Мама пришла в ужас, она была поражена описаниями общей нужды и Цеха бедняков, однако отметила в то же время:

— Таких людей нельзя баловать, Шарлотта, иначе они вовсе не захотят отрабатывать свое проживание, и где тогда мы окажемся?

Знаю, мама — дитя своего поколения, и потому нельзя осуждать ее за те или иные взгляды, но на подобное продолжаю досадовать в тихом бешенстве. Все же удалось добиться от нее, что она попытается узнать о Робин и что-то сделать для нее.

— И, кто знает, может, мы сможем устроить девочку в хороший дом, Шарлотта.