Тень в воде - Ингер Фриманссон Страница 59

– Ты уверена, что врач не нужен? – спросил Чель, нервно кусая губу.

Ханс-Петер неловко похлопал отца по плечу. Что с ним будет, если спутницы жизни не станет? Наверное, мать легче пережила бы смерть отца, если бы он ушел первым. Все-таки она – сильная половина. Может, уже пора подыскать дом престарелых. Они, конечно, будут противиться, не захотят оставить дом, привычки, мебель, воспоминания. Но ведь все это можно взять с собой. Как их уговорить? Стоило ему затронуть эту тему, как старики раздражались.

Ханс-Петер огляделся в поисках Жюстины. Ее нигде не было.

– Жюстина? – позвал он.

– Она в туалете. – Мать неотрывно смотрела на свои узловатые пальцы.

Ханс-Петер подошел к двери туалета и постучал. Жюстина не откликнулась. Дверь была заперта. Он позвал еще раз. Она вышла через несколько минут, взгляд у нее был отстраненный.

– Поедем домой? – спросил Ханс-Петер.

Жюстина не ответила.

Они стояли у окна, дул сильный ветер. Лодка рвала канат. Птица села на плечо Жюстины, но та будто не замечала.

– Темнеет, – сказал он.

Она молчала, словно не слыша.

– Который час? Не лечь ли спать?

Ему показалось, что она чуть повернула голову. Что это означало? Да или нет? Сегодня он был свободен – один из редких вечеров, которые можно провести вдвоем. Он всегда ждал этого. Приготовить вкусный ужин, откупорить бутылку вина, может быть, заняться любовью. Но что-то случилось, пока они гостили у родителей. Что-то, чего он не понимал.

Он протянул руку, и птица перепрыгнула к нему. Нахохлившись, стала чистить перья.

– Как ты думаешь, он голоден?

Жюстина не шевелилась.

– Наверное, голоден. Приготовлю еду.

Ханс-Петер отправился на кухню, открыл дверцу холодильника, но тут зазвонил телефон. Тряхнув рукой, Ханс-Петер согнал птицу. Та взлетела на карниз и уставилась на Ханс-Петера круглыми глазами.

– Я отвечу, – сказал он, отметив про себя, что с птицей проще говорить, чем с женщиной у окна. Птица реагирует живее.

Сначала он не узнал голос: звучный, спокойный – обычно он был другим, каким-то испуганным и будто умоляющим, как голос ребенка.

– Я не мешаю? – спросила она.

– Вовсе нет. Мы же сказали, что ты можешь звонить когда угодно.

– Да, да, я знаю.

Она умолкла, и он внезапно понял: что-то произошло.

– Ариадна?

Она молчала.

– Он снова взялся за старое? Твой муж, Томми?

Тогда она разрыдалась, и он спешно продолжил:

– Расскажи. Ты можешь рассказать?

– Он… – Ариадна всхлипнула, Ханс-Петер слышал, как она шуршит носовым платком и сморкается.

– Он там? Подонок… я заберу тебя и Кристу, сейчас же, еду!

– Нет, – еле разборчиво произнесла Ариадна. – Не надо. Томми уже нет в живых. Томми умер.

– Что?

– Это правда. Он умер вчера вечером, аллергический шок.

Она рассказала, как все произошло. Про его мучения, про дикую тоску и страх в его глазах, про «скорую», на которой его увезли.

Ханс-Петер не знал, что сказать.

– Я никогда не забуду, – говорила Ариадна. – Этого я никогда не забуду. Видеть, как умирает человек, – человек, которого ты знала столько лет, отец твоего ребенка. Что бы он ни сделал… Видеть, как он уходит из жизни.

Слова текли потоком вместе со слезами. Ханс-Петер дал ей выговориться.

– Как Криста? – спросил он, как только она немного успокоилась. – Хотите приехать сюда?

– Ты добрый, Ханс-Петер, ты такой добрый, – всхлипнула Ариадна.

– Я уже сказал, что могу приехать и забрать вас. Мне не трудно, я с удовольствием.

– Не стоит. Дома теперь так спокойно. Я и моя Криста. Мы будем вместе, она и я.

Ее речь звучала по-новому. Внезапно Ханс-Петер осознал перемену: она говорила совершенно без акцента.

Ханс-Петер вспомнил одну фразу, на немецком – запомнилось еще в старших классах. Сентенция Лao-цзы, основателя даоизма.

– Ариадна, слушай! – воскликнул он. – Есть старая пословица, звучит примерно так: Ein Ende nit Schrecken ist doch besser als ein Schrecken ohne Ende. Да, черт возьми, так и есть, так и есть.

– Что это означает?

– Что твоя жизнь наконец-то начнется по-настоящему.

Жюстина стояла в той же позе. Он ощутил, как гнев окатил его жаром.

– Я не хочу так жить!

Она молчала.

– Что-то случилось дома у моих родителей. Я хочу, чтобы ты рассказала.

Никакой реакции.

– Это из-за мамы? Я знаю, иногда она может ляпнуть такое… но это не со зла. Она просто усталая, обиженная жизнью старушка, ты же должна это понимать.

Жюстина медленно повернулась к нему.

– Расскажи, – умоляюще произнес он. – Мы пропадем, если не будем доверять друг другу.

Она сглотнула и закрыла глаза.

– Я знаю, что такое молчание, – продолжал он. – Я столько лет жил в молчании. Я больше не выдержу, я не смогу жить в молчании.

– Да…

– Ты что-то скрываешь? – Он заставлял себя говорить, просил ее раскрыть нечто, способное разрушить все, что у них было общего.

Жюстина шагнула к нему, она не была похожа на саму себя, это был кто-то новый, кого он прежде не знал.

Ханс-Петер отвернулся, обхватил руками голову.

– Жюстина, ответь мне. То, что тебя мучает, это связано со смертью?

– Может быть, – прошептала она. – Да, связано.

Йилл достала ключи от машины. Вообще-то ей не нужна была машина. Если понадобится съездить в Стокгольм, есть автобусы и электрички. А на работу можно доехать на велосипеде, кроме как зимой, конечно, когда лежит снег. Но снег теперь ложился нечасто и ненадолго, быстро таял, оставляя напоминание о себе в виде ледяной корки.

В этот понедельник у нее был выходной. Сегодня это должно произойти. Больше откладывать нельзя, нужно сделать то, к чему она так давно готовилась, – поехать в Хэссельбю и встретиться с Жюстиной. Йилл не собиралась звонить и предупреждать. Просто подойдет к двери и нажмет на кнопку звонка.

Сделала ли Берит так же?

В глубине души Йилл не верила, что Жюстина знает что-то, чего не знают другие. Тор разговаривал с ней. И полиция. Жюстина, вероятно, рассказала все, что могла рассказать. И все же сделать это надо. Ради Тора. И ради себя. Как угадаешь, вдруг появится какая-нибудь ниточка, за которую можно потянуть.