Беги, если сможешь - Чеви Стивенс Страница 59

— То есть ты не хочешь отвечать?

Он рассмеялся.

— Да нет, просто удивился. Ушел, потому что они все ненормальные.

— Я слышала, там творятся страшные вещи.

Улыбка его погасла.

— Аарон безумец. Самый настоящий! — В голосе его зазвучала горечь. — Без конца болтает о свободе, а травку и все остальное держит крепко. Меня там все бесило.

Аарон называл марихуану нашим спасением, потому что только с ее помощью мы можем приблизиться к пониманию чуда, которое ждет нас после смерти. Курить для удовольствия не разрешалось и получить травку можно было только у Аарона. Если у Левия и вправду была зависимость, в центре ему должно было быть нелегко. Но мне показалось, что в его интонации промелькнуло легкое смущение, и я задалась вопросом: а не выгнали ли его?

— Ты не мог бы рассказать подробнее?

— Я стараюсь об этом не вспоминать. Живу сегодняшним днем. — Он махнул рукой в сторону озера. — Вот моя религия.

Жить сегодняшним днем или бежать от прошлого?

— А как твоя мать?

— Она умерла незадолго до моего ухода.

Он взъерошил волосы. Рукав свитера задрался, обнажив на руке шрам в форме полумесяца. Заметив мой взгляд, он торопливо опустил рукав и посмотрел на меня уже без улыбки, словно ожидая, что я скажу. Мне вспомнилась Мэри. Неужели этот шрам тоже был наказанием? Никаких воспоминаний это во мне не пробудило, но чувство неловкости никуда не делось.

— А что это за шрам? Ты получил его в коммуне?

Он рассмеялся.

— Да нет, напился и гонял на катере.

Его смех показался мне неискренним. Прежде чем я успела еще что-то спросить, он сменил тему:

— А почему ты расспрашиваешь о коммуне? Пишешь книгу, что ли?

Вопрос звучал шутливо, но мне показалось, что он поговорил с девушкой из музея и теперь пытается понять, что мне нужно. Я решила говорить прямо, в надежде, что от неожиданности он разоткровенничается.

— Много лет я страдала от клаустрофобии и потери памяти.

Я рассказала ему, что такое психогенная амнезия, но не стала упоминать Хизер — просто пояснила, что недавно ко мне стали возвращаться воспоминания о пережитом насилии.

— Теперь я пытаюсь найти тех, кто раньше жил в коммуне, и узнать, не было ли других жертв.

О Тамми и Мэри я тоже решила пока не упоминать.

На лице его был написан ужас.

— Боже, какой кошмар! Вот дерьмо! Очень сочувствую.

Голос его звучал искренне, но потом он снова сказал: «Очень, очень сочувствую», словно пытался убедить меня, и это уже вызывало определенные подозрения.

— Как это, говоришь, называется? Подавленные воспоминания?

Я кивнула.

— И что, они сами возвращаются?

— Некоторые. Остальные приходится вспоминать специально.

— А разве это можно доказать в суде?

— Это сложно, поэтому я и ищу возможных свидетелей.

— Боюсь, я тут вряд ли чем-то помогу. Я помню, что часто видел тебя с Аароном, вы постоянно ходили на речку. Но ничего такого я не замечал.

Он был явно огорчен и говорил сокрушенным тоном. Я же думала, как все это будет выглядеть в суде: «Он хороший человек. Она все выдумала».

Откашлявшись, я продолжила:

— А потом, когда вы переехали в Викторию, не было какого-то насилия или рукоприкладства? Ты сказал, что они сумасшедшие. Можешь пояснить?

До этого он раскачивался на стуле, но, услышав мой вопрос, резко остановился.

— Я же сказал, что не хочу об этом говорить.

Значит, он все же что-то видел.

— Хорошо, я понимаю, — сказала я. — Не хотела бы ворошить неприятные воспоминания.

Он отвернулся и налил себе еще кофе. Я подумала, не упомянуть ли тот эпизод, о котором мне рассказал Стив Филлипс: как Левий видел какую-то женщину с Финном. Но тут он плеснул кофе себе на руку, выругался, и я почувствовала, что его терпение на исходе. У него были причины скрывать свою историю, и вряд ли он готов поделиться ими — во всяком случае, сейчас.

Когда он снова сел, я спросила:

— Помнишь Иву?

Он кивнул и снова широко заулыбался.

— Да, отличная девчонка. Твой брат от нее просто без ума был. Я уж думал, что он следом за ней уедет. Надеялся, если честно, что остальные девчонки достанутся мне.

Он расхохотался так, что даже покраснел. Но в этой шутке была, похоже, доля истины: может быть, Левий ревновал к моему брату? Может быть, из-за этого они поругались тем летом, а потом разошлись? Судя по всему, он ничего не знал о том, что стало с Ивой, но на всякий случай я спросила:

— Ты с ней не общался?

— С Ивой? — Он удивленно наклонил голову к плечу. — Нет. Не видел ее с тех пор.

— А ты видел, как она уезжает?

— Нет, в последний раз я ее видел… — Он нахмурился, словно силясь вспомнить. — У нас была утренняя прогулка, но я ее там не помню.

Ее там и не было, но мне хотелось, чтобы он покопался в своей памяти.

— Нет, на реке ее тоже не было. Видимо, в последний раз я ее видел перед прогулкой. А почему ты о ней спрашиваешь?

— Просто вспомнила. Мне она очень нравилась.

— Да она нам всем нравилась! Интересно, как она выглядит сейчас.

Он задумался, пытаясь представить себе постаревшую Иву. Я разглядывала его морщинистую кожу, поредевшие волосы, а потом увидела свое отражение в оконном стекле. На мгновение мне показалось, что я вижу нас юными — мои черные косы, его долговязый силуэт и щербатая улыбка. Мне представилась Ива — смуглая кожа, хриплый смех. Интересно, какие у нее сейчас волосы? Хорошо ли она выглядит? Счастлива ли?

— Да, мне тоже интересно.

Я ушла, когда Левию позвонили и стало ясно, что разговор затянется, — он закатил глаза и принялся перечислять кому-то цены на аренду техники. Написав на визитке «Позвони, если захочешь поговорить о коммуне» и указав свой домашний номер, я вручила карточку ему. Он виновато улыбнулся.

Возвращаясь к автомобилю, я оглянулась и увидела в окне Левия. Он как раз рвал мою визитку.

Вечером мне вдруг стало неуютно и страшно, хотя все двери в доме были заперты. Я уже говорила о коммуне со многими и явно всколыхнула какие-то пласты. У Аарона всегда было множество верных последователей — не говоря уже о спонсорах центра, которые вряд ли обрадовались, узнав, что кто-то пытается помешать успеху их предприятия. Я напомнила себе, что полиция сейчас приглядывается к центру, и Аарону хватит ума пока что затаиться. Но паранойя не успокаивалась, и я снова проверила все двери и окна. Телефон зазвонил, когда я пыталась отвлечься садоводческими передачами по телевизору. Я подскочила, расплескала чай и обожгла палец, поэтому трубку мне удалось поднять только на четвертом звонке.