Убивая Еву: это случится не завтра - Люк Дженнингс Страница 6

– Угощайся. Buono appetito.

Ринат пытается съесть мортаделлу, но аппетит куда-то делся, его подташнивает. Он все же заставляет себя прожевать и проглотить ломтик. Монотонные железные звуки кирки вскоре возобновляются.

– А что она делает? – Его голос звучит словно издали, отдельно от него самого.

– Так, кое-что по саду. Лучше, когда она при деле. Позволь угостить тебя вином. Это местный сорт «Бьянко ди Кустоза», но ты наверняка оценишь.

Вино – хоть местное, хоть какое – последнее, чего сейчас хотелось бы Ринату, но вежливость понуждает его протянуть бокал. Он с трудом удерживает его, пока Марина наливает вино. По лицу и спине градом бежит пот, горизонт мерцает и покачивается. Та часть Рината, которая еще способна функционировать, отмечает, что звон кирки сменился ровным ритмичным стуком лопаты. Он делает попытку глотнуть воды, но давится, и вино вместе с мортаделлой выворачивается на скатерть.

– Я… – начинает было Ринат, тяжело откидываясь на спинку. Сердце колотится, руки и грудную клетку колет и жжет, по телу словно бегут огненные мурашки. Он сжимает кулаки, так что ногтями впивается в кожу; нарастает паника.

– Это ощущение называется парестезией, – объясняет Марина по-русски, отпивая вино. – Симптом отравления аконитином.

Ринат смотрит на нее, вытаращив глаза.

– Лимончелло. Ты умрешь меньше чем через час – от остановки сердца или дыхания. Судя по твоему виду, я бы поставила на остановку сердца. Но сначала…

Ринат судорожно извивается на железном стуле, его снова рвет, а следом, отнюдь не беззвучно, опорожняется кишечник прямо в шелковые слаксы цвета слоновой кости.

– Да, именно вот это. Что до остального, я не стану портить сюрприз. – Она поворачивается и машет рукой второй женщине. – Лара, detka, иди сюда.

Лара опускает лопату и неторопливо подходит к ним.

– Могила почти готова, – говорит она и после секундного раздумья выбирает себе печенье из коробки. – О господи, kotik, печенье прекрасно.

– И впрямь божественно, скажи? Я купила его в той пастицерии на Сан-Марко, где мы ели кремовые пирожные.

– Надо еще раз туда наведаться. – Лара бросает взгляд на Рината, который теперь корчится на земле, а вокруг его грязных слаксов роятся мясные мухи. – Как думаешь, сколько ему еще осталось?

Марина морщит нос.

– Может, полчаса или около того. Нужно будет все же уложить его в землю. При таком аромате как-то не обедается.

– Да, запашок тот еще.

– С другой стороны, его еще можно спасти, если он кое-что нам расскажет. Для аконитина у меня есть противоядие.

Ринат таращит глаза.

– Pozhaluysta, – шепчет он. Его лицо покрыто полосами слез и рвоты. – Умоляю. Все что хотите.

– Сейчас я хочу вот что, – задумчиво произносит Лара, доставая из коробки очередное печенье. – С самого утра в голове крутится одна и та же песня, она уже буквально свела меня с ума. Дада дада дада дада да дададада…

– Posledniy raz, – шепчет Ринат, в агонии сворачиваясь в позу зародыша.

– Боже мой, точно! Стыдно, что я забыла. Мама всегда ей подпевала. И твоя мама, kotik, наверняка тоже.

– Честно говоря, моей матери не особо было о чем петь. Если не считать рака в терминальной стадии. – Кончик языка бегло скользит по шраму на верхней губе. – Но мы впустую тратим последние драгоценные минуты Рината. – Лже-Марина приседает, чтобы смотреть ему прямо в глаза. – Мне, ublyudok, нужны от тебя ответы, и нужны прямо сейчас. Малейшая ложь, малейшее, б…, колебание, и ты обосрешься здесь до смерти.

– Только правда. Клянусь.

– Ну тогда ладно. Тот человек, которого ты похитил в Одессе, – зачем ты это сделал?

– Нам приказали из СВР, это русская служба…

– Я знаю, что такое, блин, СВР. Зачем?

– Меня вызвали в один из их центров. Велели…

Его скручивает очередной спазм, и на губах выдувается пузырь желтоватой слюны.

– Часики тикают, Ринат. Что тебе велели?

– За… захватить этого Константина. Отвезти на виллу в Фонтанке.

– А почему ты подчинился?

– Потому что они… Боже, прошу… – Он ногтями царапает плечи и грудь – парестезия вновь дает о себе знать.

– Потому что они – что?

– Они… знают разное. Знают о «Золотом братстве». Знают, что мы пересылали девочек из Украины в Турцию, Венгрию, Чехию.

У них были документы, записи наших переговоров, они могли меня уничтожить. Все, что я…

– Когда Константин сидел в Фонтанке, СВР его допрашивала?

– Да.

– Они получили ответы на свои вопросы?

– Не знаю. Его допрашивали, но они… О боже… – Его рвет желчью, опорожняется мочевой пузырь. Вонь, жужжание мясных мух – все становится еще гуще. У противоположного края стола Лара угощается третьим печеньем.

– Но они?..

– Меня убрали из комнаты. Я слышал только, как они орали, повторяя один и тот же вопрос: «Кто такие „Двенадцать“?»

– И он ответил?

– Не знаю, они… Они ужасно его избивали.

– Так он рассказал или нет?

– Не знаю. Они все время повторяли один и тот же вопрос.

– И кто же такие «Двенадцать»?

– Не знаю. Клянусь.

– Govno. Херня.

Его снова скручивает, по щекам текут слезы.

– Прошу! – скулит он.

– Прошу – что?

– Вы говорили…

– Мало ли что я говорила, mudak. Расскажи о «Двенадцати».

– Я знаю только слухи.

– И какие именно слухи?

– Это что-то типа… тайной организации. Очень могущественной и беспощадной. Больше ничего не знаю, клянусь.

– Чего они хотят?

– Откуда я, б…, знаю?

Она задумчиво кивает.

– Сколько было тем девочкам? Которых «Золотое братство» отправляло в Европу?

– Шестнадцать, не младше. Мы же не…

– «Мы же не работаем с детьми»? Ты что, феминист?

Ринат открывает рот, но не успевает ответить – его сводит очередная судорога, он выгибается грудью вверх и несколько секунд стоит как паук – на руках и ногах. В следующее мгновение на грудь ему, корчащемуся в агонии, опускается ступня, придавливая к земле, и женщина, известная Ринату под именем Марина Фальери, снимает парик цвета воронова крыла и достает из глаз янтарные линзы.

– Сожги, – приказывает она Ларе.

Теперь, без грима, у нее совсем иной вид. Темно-русые волосы, морозно-серые глаза и бездонно-пустой взгляд, не говоря уже о «чизетте» с глушителем в ее руке. Ринат понимает, что это конец, и оттого боль каким-то образом немного, на градус-другой, утихает.