В никуда - Нельсон Демилль Страница 6

– Благодарю. – Карл отошел от Стены и приблизился к памятнику медсестрам. Я последовал за ним. – В управлении обратили внимание на тот факт, что один молодой лейтенант, который считался погибшим или пропавшим без вести, был убит седьмого февраля шестьдесят восьмого года в местечке Куангчи во время наступления на город. Полагаю, вы тоже были в провинции Куангчи в это время, – добавил он.

– Да. Но у меня есть алиби.

– Я отметил только совпадение. На самом деле ваша часть в тот день стояла в нескольких километрах от столицы Куангчи. Но зато вы легко представите время и место.

– Вы отлично мыслите. Ценю, что нашли время ознакомиться с моим послужным списком.

Он пропустил это мимо ушей.

– Я уже говорил, что служил тогда в Одиннадцатой бронекавалерийской, которая размещалась в Хуанлоке, но действовала в окрестностях Кучи. Именно тот день я не помню, но весь месяц наступления красных под праздник Тета был мрачным.

– Оно увязло.

– Да, в итоге увязло. – Карл остановился и посмотрел на меня. – Так вот, по поводу того лейтенанта: у нас есть свидетельства, что его убил американский капитан.

Он произнес это очень веско. Но я не реагировал. Вот я и услышал то, что не хотел слышать, и теперь оказался во власти секретных подробностей, которые должны последовать.

Мы смотрели на памятник женщинам – группу из трех медсестер: одна перевязывала распростертого на бруствере из мешков с песком солдата, вторая склонилась рядом, а третья всматривалась в небо, стараясь разглядеть медицинскую вертушку-эвакуатор. Свет мерк, и, глядя на четыре фигуры, я поежился.

– Их бы надо перенести поближе к Стене, – сказал я Карлу. – Ведь медсестры – это последнее, что многие погибшие видели в жизни. И им сказали последние слова.

– Да... но не слишком ли мрачное местоположение? Этот парень глядит как живой.

– Хочет выжить.

Мы стояли, погруженные в собственные мысли. Да, это был только памятник, но он напомнил обо всем остальном.

Первым нарушил молчание Карл:

– Мы не знаем имени предполагаемого убийцы. Только известно, что капитан хладнокровно лишил жизни лейтенанта. Трупа не было. Я хотел сказать: трупов было много, но все – жертвы противника. А вот этого не оказалось. Смерть наступила от одной угодившей в лоб пистолетной пули, и фамилия жертвы могла бы оказаться в сводках о погибших, если бы тело нашли. А так записали в пропавшие без вести. Вы следите за моей мыслью?

– Да. Капитан американской армии достал пистолет и выстрелил в лоб лейтенанту американской армии. Все это произошло в разгар сражения почти тридцать лет назад. Но позвольте побыть немного защитником: может, это вообще не убийство, а одна из тех ситуаций, когда офицер в бою расстреливает подчиненного за трусость? Такое случается и не всегда признается убийством или даже незаконным действием. Возможна самооборона или несчастный случай. Нельзя делать поспешные выводы, – добавил я. – Но у вас наверняка имеются свидетели. Так что не о чем и рассуждать.

Мы повернули и снова пошли к Стене. Сумерки сгущались. Люди приходили и уходили. Какой-то пожилой человек положил венок из цветов к подножию черного гранита и вытер платком глаза. Некоторое время Хеллман смотрел на него, а потом сказал:

– Да, был свидетель. И этот свидетель утверждает, что произошло хладнокровное убийство.

– А свидетель надежный?

– Не знаю.

– Кто он такой и где находится?

– Где находится, неизвестно, но у нас есть его фамилия.

– И вы хотите, чтобы я его отыскал?

– Точно.

– Как вы узнали об этом свидетеле?

– Он написал письмо.

– Понятно. Итак... у вас имеется пропавший свидетель убийства тридцатилетней давности. Ни подозреваемого, ни трупа, ни орудия убийства, ни мотива преступления, ни улик. Все это произошло в Богом забытой стране очень далеко отсюда. И вы хотите, чтобы я раскрутил это дело?

– Точно.

– И только-то? А могу я спросить зачем? Кого это волнует через тридцать лет?

– Меня. Армию. Совершено убийство. А для убийства не существует срока давности.

– Все это так. Но вы отдаете себе отчет, что родные этого лейтенанта, которого то ли убили, то ли он без вести пропал, считают, что он доблестно погиб в бою? Чего вы добьетесь, доказав, что его убили? Его семья и без того настрадалась, – кивнул я в сторону стоявшего у Стены человека.

– Это не аргумент, – возразил Хеллман и формально был прав.

– Только не для меня, – сообщил я ему.

– Беда не в том, Пол, что вы слишком задумываетесь, беда в том, что вы думаете не о том, о чем нужно.

– А я полагаю, что именно в том: здесь, на Стене, есть имя человека, которого надо оставить в покое.

– Но есть еще и убийца.

– Может быть, есть, а может быть, и нет. Все, что мы знаем: подозреваемый мог погибнуть в бою. Время было паршивое, и многое говорит за то, что этого капитана тоже убили.

– В таком случае его имя недостойно этой Стены – недостойно находиться среди тех, кто доблестно сражался.

– Я знал, что вы это скажете.

– А я знал, что вы меня поймете.

– Наверное, мы слишком долго работали вместе.

– Мы вместе хорошо работали.

Это было для меня новостью. Наверное, он хотел сказать, что мы делали общее дело, несмотря на то что один из нас всегда строго придерживался правил, а другой определенно нет.

Мы отошли от памятника медсестрам и приблизились к монументу солдатам: два белых парня и один черный, все в бронзе. Подразумевалось, что они представляли разные рода войск: морских пехотинцев, пехоту и моряков, но всех одели в камуфляж, так что разобрать было трудно. Они смотрели на стену, словно читая выбитые на ней имена погибших, но как-то уж очень жутковато, потому что сами тоже казались мертвыми.

– Сначала Стена мне не понравилась, – признался Карл. – Считал, что следовало ограничиться только этими бронзовыми героическими фигурами. Ведь при всех метафорических нюансах она не что иное, как огромный надгробный камень с именами покойников. Вот что меня тревожило. А потом... потом принял. А вы как считаете?

– Я считаю, что ее надо принимать за то, что она есть, – за могилу.

– Вы никогда не испытывали вину из-за того, что остались в живых?

– Возможно, мог бы испытывать, если бы не был там. Мы можем сменить тему разговора?

– Нет. Однажды вы мне сказали, что не питаете недобрых чувств к тем, кто никогда не служил. Это правда?

– Правда. И что?

– Сказали, что вас больше раздражают те, кто был во Вьетнаме, но не выполнял долга, а унижал людей, совершал неблаговидные поступки: грабил, насиловал. Легко убивал гражданских. Это все еще так?