Подозреваемый - Майкл Роботэм Страница 60

– Я бы не дал за них ни дерьма. Не успеешь пройти в этих хреновинах и двадцати миль, как они развалятся в хлам. – Все еще глядя на ботинки, он машет рукой бармену: – Эй, Фил, глянь-ка на эти ботинки.

Фил перегибается через стойку и пялится на мои ноги.

– Как вы их называете?

– Лоферы, – отвечаю я осторожно.

– Иди ты! – Оба смотрят друг на друга с недоверием. – Зачем носить ботинки с таким названием? [5]– говорит Берт. – У тебя что, мозгов нет?

– Они итальянские, – отвечаю я, словно это меняет дело.

– Итальянские? А чем плохи английские? Ты что, ниггер?

– Нет.

– А чего носишь ниггерские ботинки? – Берт придвигается ко мне. Я чувствую запах печеных бобов. – Ты что, из господ в пиджаках?

– Что это значит?

– Никогда не снимаешь пиджака и не закатываешь рукава.

– Я работаю достаточно.

– Ты голосовал за лейбористов?

– Не думаю, что это ваше дело.

– Ты веришь в Деву Марию?

– Я агностик.

– Аг… что, черт возьми?

– Агностик.

– Боже правый! Ладно, последний шанс. Ты болеешь за великий «Ливерпуль»?

– Нет.

Он с отвращением вздыхает.

– Проваливай домой, твоя мамочка уже приготовила тебе сладкое.

Я смотрю в пространство между Бертом и барменом. С ливерпульцами есть одна проблема. Никогда не поймешь, шутят они или говорят серьезно, пока тебе в лицо не полетит стакан.

Берт подмигивает своему приятелю:

– Пусть купит мне выпить, но нечего ему тут рассиживаться. Пусть проваливает через пять минут.

Фил широко улыбается мне. Его уши увешаны серебряными кольцами и подвесками.

Столы в пабе составлены у стен, в центре оставлена площадка для танцев. Подростки все еще играют в пул. Единственная девушка среди них – явно несовершеннолетняя. Она одета в облегающие джинсы и топ, открывающий ее плоскую грудь. Мальчишки пытаются произвести на нее впечатление, но сразу видно, кто ее парень. Перекачанный на тренажерах, он похож на гнойный нарыв, который вот-вот прорвет.

Берт смотрит на пузырьки, поднимающиеся на поверхность его «Гиннесса». Проходят минуты. Я чувствую, как становлюсь все меньше и меньше. В конце концов он подносит стакан к губам, и его кадык начинает ходить вверх-вниз, когда он глотает.

– Я хотел спросить вас о Ленни Моргане. Я справлялся в депо. Мне сказали, что вы дружили.

Он не реагирует.

Я продолжаю попытки:

– Я знаю, что он умер при пожаре. Знаю, что вы с ним работали. Я просто хочу выяснить, что произошло.

Берт зажигает сигарету.

– Не понимаю, какое тебе до этого дело.

– Я психолог. У сына Ленни неприятности. Я пытаюсь помочь. – Услышав свои слова, я ощущаю укор совести. Разве я это собираюсь сделать? Помочь ему?

– Как его зовут?

– Бобби.

– Я помню этого пацана. Ленни приводил его в депо на праздники. Парень забирался повыше и подавал сигнал, чтобы водители выезжали. И что он натворил?

– Избил женщину. Ему скоро вынесут приговор.

Берт сардонически ухмыляется.

– Это случается. Спросите мою старуху. Я пару раз ей врезал, но она колотит меня посильнее. Наутро все забывается.

– Эта женщина сильно пострадала. Бобби вытащил ее из кеба и бил посреди улицы до потери сознания.

– Он с ней спал?

– Нет. Он ее не знал.

– И на чьей ты стороне?

– Я пытаюсь оценить его состояние.

– То есть ты хочешь, чтобы его заперли?

– Я хочу ему помочь.

Берт фыркает. Свет фар снаружи проплывает по стенам.

– Мне это все по барабану, сынок, но не понимаю, при чем тут Ленни. Он умер четырнадцать лет назад.

– Потеря отца могла стать для него большим ударом. Полагаю, это поможет кое-что объяснить.

Берт задумывается над моими словами. Я знаю, что он выбирает между голосом своих предрассудков и инстинктом. Ему не нравятся мои ботинки. Не нравится моя одежда. Ему не нравятся чужаки. Он готов зарычать и наброситься на меня, но ему нужен достаточный повод. Еще одна пинта «Гиннесса» решает дело.

– Знаешь, что я делаю каждое утро? – спрашивает Берт.

Я качаю головой.

– Час лежу в кровати, и моя спина так болит, что я даже не могу дотянуться до курева. Я смотрю в потолок и раздумываю, что буду сегодня делать. То же, что и всегда: встану, потащусь в ванную, потом в кухню, а после завтрака приплетусь сюда и сяду на эту табуретку. Знаешь, почему?

Я снова качаю головой:

– Потому что я открыл секрет мести. Переживи мерзавцев. Спляши на их могилах. Возьми Мегги Тэтчер. Она погубила рабочий класс в этой стране. Закрыла заводы, шахты и доки. Но теперь она где-то ржавеет – что твои корабли. Недавно у нее был удар. Неважно, эсминец ты или шлюпка, соль до тебя все равно доберется. И когда эта стерва сдохнет, я плюну на ее могилу.

Он осушает свой стакан, словно смывая изо рта дурной вкус. Я киваю бармену. Он наливает следующий.

– Бобби был похож на своего отца?

– Не-а. Паренек был похож на большой пудинг. В очках. Он обожал Ленни, таскался за ним, как щенок, бегал с поручениями и приносил чай. Когда Ленни приводил его сюда, пацан сидел снаружи и пил лимонад, пока Ленни пропускал пару пинт. Потом они ехали домой на велосипеде.

Берт воодушевляется:

– Ленни был моряком. У него все руки были в наколках. Он был не из болтунов, но уж если начинал говорить, то часами мог рассказывать истории о каждой из этих наколок. Ленни всем нравился. Люди произносили его имя с улыбкой. Он был таким добрым парнем. Иногда другие этим пользовались…

– Что вы имеете в виду?

– Возьмем его жену. Не помню ее имени. Она была какой-то ирландской продавщицей-католичкой с полными бедрами и чесоткой в одном месте. Я слышал, как люди болтали, что Ленни переспал с ней только раз. Он сам не рассказывал, был слишком большим джентльменом. Она залетает и говорит Ленни, что ребенок от него. Любой другой засомневался бы, но Ленни сразу же женится на ней. Покупает дом, истратив все деньги, которые накопил за время плавания. Мы все знали, что за штучка была его жена: настоящая Энни-со-всеми. Половина депо, наверное, трахалась с ней. Мы прозвали ее «номер двадцать два» – самый наш оживленный маршрут.