Четверо слепых мышат - Джеймс Паттерсон Страница 61

Я понимал. Это будет битва не на жизнь, а на смерть. Не полицейская операция, а чистая война. И мы должны играть по тем же правилам, что и враги.

Неожиданно сделалось ужасно тихо. Словно ничего не произошло, словно мы были одни в этих лесах. Стали слышны отдаленный рокот реки и щебет птиц на деревьях. Белка резво пронеслась вверх по стволу тсуги.

И все. И кроме этого – никакого движения. Во всяком случае, ничего, что я бы мог заметить.

Это мертвое затишье отдавало потусторонним ужасом.

У меня начало появляться по-настоящему скверное чувство: мы были в ловушке. Они наверняка знали, что мы последуем сюда за ними, а как иначе? И это была их подконтрольная территория, а не наша. Они чувствовали себя здесь как рыба в воде. Сэмпсон прав: это война. Мы находились в зоне боевых действий, в стане противника, в ожидании неминуемой схватки с врагом. Командовал вражескими силами Томас Старки, а он прекрасно знал свое дело. Все трое были классными профессионалами.

– Мне кажется, одна из женщин шевельнулась, – сказал Сэмпсон. – Я пойду проверю, что с ней, Алекс.

– Мы пойдем вместе, – ответил я, но Сэмпсон уже осторожно выбирался из-под спасительной сени деревьев.

– Джон, – позвал я, но он не оглянулся.

Я наблюдал, как он бежит, низко пригнувшись. Сэмпсон умел быстро передвигаться, согнувшись практически в три погибели. У него это здорово получалось – армейская выучка. Он тоже был там.

Мой друг пробежал почти половину пути до того места, где лежали женщины, когда из чащи, справа от него, прогремел ружейный выстрел.

Никаких стрелявших видно не было – ничего, кроме клочьев дыма, поднимающихся вверх тремя струйками.

Сраженный пулей Сэмпсон тяжело упал наземь. Я увидел его ноги и поверженный торс, повалившийся прямо на куст ежевики. Одна нога конвульсивно дернулась. И все. Ничего больше.

Сэмпсон больше не двигался.

Необходимо было как-то к нему подобраться. Но как? Я пополз на животе к ближайшему дереву. Я ощущал себя невесомо и нереально. Абсолютно нереально, будто во сне. Раздались новые выстрелы. Пули отскакивали от камней, с глухим стуком вбивались в стволы соседних деревьев. Кажется, меня не задело, но они подобрались чертовски близко, обрушивая вокруг шквал огня.

Я увидел с правой стороны поднимающиеся клочья дыма от винтовок и почуял в воздухе сильный запах пороха.

Мне пришло в голову, что нам не выбраться из этой передряги. С моего места было прекрасно видно лежащего Сэмпсона. Он не двигался. Даже не дергался больше. Я не мог к нему подобраться. Они пригвоздили меня к месту. Мое последнее расследование... Я ведь так и говорил с самого начала.

– Джон! – позвал я. – Джон! Ты меня слышишь?

Я подождал несколько секунд, потом снова крикнул:

– Джон, дай знать, шевельнись как-нибудь. Джон? Пожалуйста, откликнись. Пожалуйста, шевельнись.

Но я не получил никакого ответа.

Кроме нового шквала яростного огня из лесной чащи.

Я никогда не испытывал ничего похожего на тот взрыв исступленного бешенства, пополам со страхом, что нахлынул на меня в этот момент. Я понял, что такое случается в бою, и на собственной шкуре оценил весь драматизм таких ситуаций. Солдаты теряли на поле брани товарищей и зверели, слегка трогаясь рассудком. А может, и не слегка.

Не это ли самое имело место в долине Ан Лао? В голове у меня громко гудело, перед глазами вспыхивали яркие разноцветные круги. Весь окружающий мир воспринимался абсолютно сюрреалистично.

– Джон! – опять позвал я. – Если ты меня слышишь, шевельнись хоть немного. Подвигай ногой.

«Не умирай у меня на руках. Не умирай вот так. Не здесь».

Но он не двигался, не вздрагивал, не отвечал. Не было ни малейшего признака, что он жив.

Вообще ничего.

Из лесу снова посыпался град пуль, и я вжался в землю, стараясь как можно теснее слиться с ней, зарываясь лицом в листья и грунт.

Я постарался выбросить из головы погибшего Сэмпсона. Если я этого не сделаю, то все попросту закончится моей смертью, они в конце концов доберутся до меня. На миг возникла душераздирающая мысль о Джоне и Билли. Я резко отогнал и ее. Это было необходимо. Не то я бы сдох от горя прямо на месте.

Беда состояла в том, что я не представлял, как мне перехитрить в лесу троих армейских рейнджеров, особенно на местности, с которой они были хорошо знакомы. Мне противостояла троица испытанных боевых ветеранов. Потому они и не спешили приближаться ко мне, не желая попусту рисковать. Они дождутся, когда окончательно стемнеет.

И ждать им оставалось совсем недолго. Может, с полчаса. После этого меня, очевидно, ждала смерть.

Я лежал за большой тсугой, и масса отрывочных, бессвязных мыслей теснились в моей голове. Я думал о детях. О том, как некстати я их оставляю; как не ко времени эта моя гибель; о том, что никогда их больше не увижу. Я получил от судьбы столько предостережений, столько раз был на волосок от гибели, но тем не менее все равно угодил в эту западню.

Я снова бросил взгляд на Сэмпсона – он лежал все так же неподвижно. Пару раз я осторожно поднимал голову – буквально на секунду. По-змеиному стремительно вытягивал шею, вглядываясь в просветы между деревьями.

В лесу было незаметно никаких движущихся теней. Тем не менее я знал, что эти люди рядом. Трое армейских головорезов под командованием Томаса Старки.

Они бывали здесь прежде и наизусть знают эти места. Они умеют ждать терпеливо, как сама смерть.

Они уже убили уйму людей – и на войне, и в мирной жизни.

Я вспомнил слова Сэмпсона, сказанные перед тем, как он бросился на помощь этим двум женщинам. Как только покажутся – стреляем. Без предупреждения, Алекс. Пленных не брать. Ты понимаешь, что я говорю?

Я это отлично понимал.

Терпение. Это была игра на тактику выжидания, игра под девизом «Кто кого пересидит?», и никак иначе. Вот все, что я понимал о настоящем моменте. Я даже знал военный термин для того, что мне предстояло делать дальше.

«Ускользнуть и спастись». Я осмотрел неровную ухабистую местность позади себя и понял, что могу потихоньку перебраться пониже, в некую впадину на поверхности – что-то вроде маленького овражка, – которая обеспечит мне кое-какое прикрытие, а также позволит перемещаться в боковом направлении, к востоку или к западу. Я мог бы менять свое местонахождение, не обнаруживая себя при этом.

Это дало бы мне маленькое преимущество.

А я готов был сейчас уцепиться за любую соломинку. Я чувствовал себя уже почти покойником. На данный момент я не видел из создавшегося положения никакого выхода. Поэтому та впадина, или ложбина, выглядела для меня ужасно привлекательно.