Бангкок - темная зона - Джон Бердетт Страница 61

Я нисколько не удивился ее словам, но не понимал, зачем паниковать: даже если Смит приехал в Камбоджу по тому же делу, что и мы, это еще не значит, что он сейчас же кинется вызывать команду убийц.

Агент ФБР покачала головой.

— Не могу поверить, что разбираюсь в здешних делах лучше тебя. Неужели не врубаешься? Здесь нет закона. Никакого. Знаешь, как поступают люди, когда нет закона? Они убирают тех, кто стоит у них на пути. Убирают, даже если существует малейшая возможность, что кто-то встанет у них на пути. Это называется Первым законом выживания Каина. Представь: ты советник могущественного международного синдиката, который в глазах большинства является производителем порнографии, но на самом деле его главный продукт — поставлять развлечения психически ненормальным миллиардерам. Какой ты должен обладать властью, имея неопровержимые улики против десятка самых богатых в мире извращенцев! Понимаешь, какова ставка? Люди Смита засняли смерть Дамронг и теперь нервничают, потому что второй актер покончил с собой в миле отсюда. Не пройдет и тридцати минут, как Том Смит даст взятку тем же полицейским, которых подкупили мы, и осмотрит место, где Ковловский выпотрошил свои внутренности. Получившие от нас деньги копы расскажут о нашем визите. Сообщат, что мы изучали место преступления. Упомянут, что мы еще не уехали и собираемся пробыть в Пномпене до завтра. Как поступит Смит в стране, где в «хлебной очереди» [34]стоят сто тысяч бывших красных кхмеров? Сколько ему потребуется времени, чтобы сколотить небольшую армию? Те же полицейские выступят агентами по найму — за десять минут призовут под ружье дюжину наемных убийц. Не исключено, сами копы и есть наемные убийцы, которым время от времени нравится выполнять полицейские функции. Неужели не понимаешь? Покончить с нами в Камбодже — самое милое дело, и такой человек, как Смит, не позволит себе упустить шанс. Вспомни, что произошло с Нок. Скажем так, Сончай: я была здесь в прошлой жизни, поэтому разбираюсь в здешних делах.

— Ты была не здесь, а во Вьетнаме, в Дананге, — возразил я. — Конечно, мужчиной, и черным. — Я ласково улыбнулся, а она потрясенно взглянула на меня. — Возвращайся в Бангкок, а мне надо побывать в родной деревне Дамронг. Это проще сделать, если ехать по земле, а не лететь на самолете и пересечь границу в провинции Сурин.

Мы решили, как все, пройтись вдоль Меконга. Кроваво-бурая, обросшая мифами, эта река значила для всех разное. Даже агент ФБР несла в себе ее частицу — здесь вершили отчаянные подвиги спецназовцы ВМФ США. Это наш Ганг, и ее сотворил, конечно, дракон. Судоходство здесь совсем не такое, как на Чао-Прая, хотя в черте Пномпеня Меконг еще спокоен и ленивая вода сверкает на закате в объятиях красноватой земли, словно разбрызгивающая искры упавшая в грязь ракета. За день удается насчитать едва ли десяток неспешных рыболовецких суденышек, а большинство каноэ не имеют мотора, но даже если и имеют, то такие маленькие и тихие, что в этой неподвижной жаре, глядя на доисторических рыбаков, забрасывающих в воду леску, можно подумать, что мир здесь не нарушался тысячу лет. Вот такая иллюзия.

— Я его люблю, — объявила агент ФБР, отвернувшись к реке, словно оставляя за собой право отрицать то, что только что сказала, но впервые осмелившись произнести эти слова. — Извини, — тут же добавила она, взяв себя в руки. — Никогда еще не чувствовала себя как шестнадцатилетняя. Это недолго продлится.

— Завтра днем ты будешь с ним, — улыбнулся я.

— Сегодня вечером, — поправила она, так и не повернувшись в мою сторону. Уронила руку с моего плеча, провела по локтю и схватила за запястье. — Я только что послала ему эсэмэску. Сончай, ты сам не знаешь, какой ты провидец. Прошлой ночью я видела очень яркий сон — Вьетнам, Дананг. Ты прав: я была черным парнем лет девятнадцати. И единственное, о чем он мог, умирая, думать, — это девушка из Сайгона. Уходя из мира, жалел только об одном: что больше никогда ее не увидит. Распрощался с жизнью, глядя на ее маленькую фотографию для паспорта.

— Это был Лек?

— Как говорится, до последней черточки. — Кимберли посмотрела на меня, но тут же отвернулась и стала глядеть на реку, в сторону Лаоса. — Ты всегда меня учил, что люди — это только видимое проявление кармических цепочек, тесно переплетенных с другими, простирающимися во времени на тысячи, если не на миллионы, лет назад. Но кажется, отрицаешь, что это верно и для влюбленной американки?

Прямо в глаз. Я был готов на этом остановиться, но Кимберли ведь фаранг до мозга костей.

— Сончай, тебе не обязательно отвечать «да» или «нет». Я и так все пойму по твоему лицу. То, что я чувствую, не просто реакция организма сексуально разочарованной тридцати-с-чем-то-летней бабы. Ты же не думаешь, что речь идет только о превосходстве, деньгах, власти и экзотичности? Когда ты это говорил, то просто злился. Он больше чем на десять лет моложе меня и очень женствен. — Кимберли кашлянула. — Да, признаю, он совершенно неотразим. Такая красота, такая чувственность… американскому копу вроде меня вообще кажется чудом, что он есть на свете. Позавчера вечером я смотрела, как он делал макияж, перед тем как пойти в бар. Меня всю жизнь раздражал женский ритуал макияжа, но им я была готова любоваться всю ночь. Что со мной произошло?

Пять утра. Автобусная станция в Сурине по размерам не меньше аэропорта. Отсюда можно уехать куда угодно, но в основном в Бангкок. Даже в этот час мой кочевой народ куда-то спешит. Мы прячем непоседливость под безмятежной наружностью, но тот, кто возьмется изучать наши маршруты по жизни, поймет, что мы бесконечно перемешаемся из деревни в город и обратно. Как храмовые собаки, несем на себе своих блох и не перестаем чесаться.

Агента ФБР я оставил в аэропорту Пномпеня. Она показала фотографию Лека, которую сняла на мобильник. Лек выглядел, конечно, красивым, но очень неземным, словно прилетел с другой планеты и прекрасно это сознавал. А Кимберли смотрела на него так, будто в нем не было ничего такого, чего бы она не понимала.

Мне повезло: я занял заднее сиденье в идущем в Убон-Ратчатани автобусе. А когда водитель сел на свое место и завел двигатель, испытал знакомое чувство облегчения начавшегося наконец путешествия. Но он тут же включил укрепленный над своей головой телевизор и пустил шумный фильм. К несчастью, это оказалась тошнотворная мелодрама, где подолгу показывали пустые пляжи и бесконечно мучили зрителя крупными планами заплаканных глаз, — зрелище, способное заинтересовать только офтальмолога.

Я закрыл глаза и через несколько секунд отрубился. Видимо, сильно устал, потому что обычно я в автобусах не сплю. Кресло оказалось неудобным, и я все время ерзал, пытаясь устроиться покомфортнее, и при этом толкал коленями спинку переднего сиденья. А когда становилось совсем невыносимо, выгибался и упирался головой в стекло. То и дело просыпаясь, смотрел в окно, за которым мелькали «замороженные» стройки, убогие дома, казавшиеся незаконченными, хотя стояли здесь несколько десятков лет, растрепанные речушки и островки душных джунглей.