Ловушка - Харлан Кобен Страница 62

— Договор запрещает мне обсуждать случившееся, — сказала Криста Стоквелл.

— Дэн Мерсер умер.

— Обязательств это не снимает.

— Все останется строго между нами.

— Вы репортер.

— Репортер, но даю вам слово.

Криста покачала головой:

— Какое теперь это имеет значение…

— Дэн умер, Фила Тернбола уволили, обвинив в хищении, Кельвин Тилфер угодил в психиатрическую клинику, у Фарли Паркса недавно тоже возникли неприятности.

— То есть мне надо их пожалеть?

— Что они с вами сделали?

— А так не заметно? Или включить свет поярче?

Уэнди потянулась через стол, взяла ладонь Кристы в свою.

— Расскажите, что произошло.

— Не вижу смысла.

Над раковиной тикали часы. За окном на занятия шли студенты — юные, бодрые, те, которых, как принято говорить, будущее ждет за ближайшим поворотом. Через год среди них окажется и Чарли. Сказать бы этим детям, что время бежит быстрее, чем они думают: моргнуть не успеют, как пролетят университетские годы, и еще десять лет, а потом еще десять. Только не захотят слушать, да и понять не смогут. Наверное, так и надо.

— Что бы они тогда с вами ни сделали — с этого все и началось.

— Как?..

— Не знаю. Однако следы, похоже, ведут к тому происшествию. Каким-то образом его последствия зажили собственной жизнью и до сих пор тянут за собой цепь жертв. А теперь и я попала в эту историю, стала ее частью. Ведь это по моим обвинениям — справедливым или нет — схватили Дэна Мерсера.

Криста Стоквелл, лицо которой словно вывернули наизнанку, вытащив наружу все хрящи и сосуды, подула на чай.

— Они тогда учились на последнем курсе. Я закончила годом раньше и начала писать работу на степень магистра по сравнительному литературоведению. Испытывала тогда большие финансовые трудности. Кстати, как и Дэн. Мы оба учились и работали одновременно. Он — в прачечной спортфака, я — тут, в этом самом доме, у шефа студслужбы Слотника, помогала по хозяйству, разбирала документы и тому подобное, сидела с его детьми (сам был в разводе, а я хорошо с ними ладила). Пока писала работу, жила здесь, в дальней комнате. Так тут и осталась…

За окном захохотали двое проходивших мимо студентов. Их звучный, мелодичный смех прилетел словно из другого мира.

— Однажды в марте Слотник уехал с лекциями, оставив детей у их матери в Нью-Йорке. Вечером мы с моим женихом выбрались на ужин. Марк учился на втором курсе медфака. На следующее утро его ждал серьезный экзамен по химии, и если бы не экзамен — слишком много «если бы», правда? — мы бы поехали к Марку или даже сюда — дом-то пустовал. Но не вышло. В общем, он высадил меня тут, сам — в библиотеку, а я — заниматься своими делами. Принесла сюда ноутбук, то есть прямо сюда, за этот стол. Потом сделала себе чаю, села, уже собралась писать эссе — и тут слышу наверху шум. Я уже говорила, что в доме, насколько я знала, кроме меня, никого. Мне бы испугаться, да? Слышали ту историю? Преподаватель английского предлагает студентам назвать самый страшный звук на свете. Те гадают: крик мужчины, когда ему больно? Вопль женщины, когда ей страшно? Выстрел? Плач ребенка? Нет, говорит преподаватель, самый страшный звук такой: ты один в темном доме, знаешь, что больше никого нет, на целые мили вокруг — ни души, и вдруг в туалете наверху спускают воду.

Криста с улыбкой посмотрела на Уэнди.

— В общем, страха я не испытала. Хотя, наверное, стоило. Снова это «если бы»: что, если бы я позвонила в полицию? Все сложилось бы иначе, разве нет? Тогда у меня был чудесный, милый мужчина. Теперь он женат на другой — трое детей, счастлив.

Она отпила чай, держа чашку двумя руками и стараясь не думать о несбывшемся.

— Так вот, я пошла на шум, уже стала разбирать шепот и даже хихиканье. Ну, подумала, все ясно — студенты. Даже если испытывала какой-то страх, то тут уж совсем перестала. Хулиганье, решили подшутить. Поднялась по лестнице — стало тихо. До этого разговаривали вроде бы в спальне Слотника. Свернула туда, открыла дверь, посмотрела по сторонам — никого. Протянула руку к выключателю…

Голос дрогнул. Алые шрамы, казалось, потемнели. Уэнди хотела снова коснуться Кристы, но, заметив, как та оцепенела, передумала.

— Даже не знаю, что произошло потом. Тогда не знала. Теперь-то мне известно. А в тот момент — громкий треск, и лицо словно взорвалось — такое было ощущение. Приложила ладони к щекам — а там стеклянные осколки. Порезала пальцы. Кровь заливала и нос, и рот; не могла дышать. Первые секунды две никакой боли, потом нахлынуло, будто кожу срезали. Я вскрикнула, потом упала.

У Уэнди гулко забилось сердце, захотелось обрушить целую гору вопросов, узнать все детали, но перебивать Кристу она не стала.

— Лежу на полу, кричу. Слышу, кто-то пробегает мимо. Вытянула руку наугад, и бежавший споткнулся. Упал, выругался. Я схватила его за ногу. Не знаю зачем — наверное, инстинктивно. И тут он начал брыкаться. — Криста заговорила почти шепотом: — В тот момент я не понимала, что у меня все лицо в осколках, в кусках разбитого зеркала. Он пнул и пяткой загнал их еще глубже, до кости. — Криста судорожно сглотнула. — А самый большой торчал под правым глазом. И без того могла бы потерять зрение, а тут еще удар…

Она помолчала.

— Больше ничего не помню — отключилась. Пришла в себя дня через три, хотя еще несколько недель провела как в тумане. Операции делали одну за другой. Болело дико, не успевала отходить от препаратов. Но это я уже забегаю вперед. Полицейские услышали крики, во дворе дома поймали Фила Тернбола, обувь в моей крови. Мы все знали, что он был не один — тогда шла охота за трофеями, а за трусы шефа студслужбы назначили сразу шестьдесят баллов. За ними и вломились. Я же говорю — обычное хулиганство.

— Вы же сказали, кто-то шептался, хихикал.

— По словам Фила, он действовал в одиночку. Его друзья, само собой, подтвердили. А я разве могла спорить в том состоянии? Да и что я на самом деле знала?

— То есть всю вину взял на себя Фил?

— Да.

— Почему?

— Понятия не имею.

— Что он все-таки с вами сделал? В смысле откуда порезы?

— Когда я вошла в спальню, Фил прятался за кроватью. Увидел, как я тянусь к выключателю, и, наверное, решил отвлечь внимание: швырнул в мою сторону большую стеклянную пепельницу. Видимо, я должна была обернуться на шум, а Фил бы в этот момент выбежал. Только она попала в старинное зеркало, и осколки полетели мне прямо в лицо. Несчастный случай.

Уэнди промолчала.

— Три месяца я пролежала в больнице, потеряла один глаз. Второй тоже сильно пострадал — травма сетчатки. Какое-то время я вообще не видела. Постепенно зрение вернулось. Официально я до сих пор слепая, хотя рассмотреть могу уже достаточно. Только все размыто, и не переношу яркий свет, особенно солнечный. Опять же, очень кстати, да? Врачи говорят, что мое лицо буквально срезало — кусок за куском. Теперь все не так плохо. Я видела первые снимки — просто фарш, по-другому не скажешь. Будто лев обглодал.