Маски иллюминатов - Роберт Антон Уилсон Страница 63

— Священник — он только что пробежал по этой дорожке… К ним подбежал запыхавшийся Джоунз.

— Что случилось? — спросил он. — Похоже, Вири исчез.

— Какой еще Вири? — недовольно пробурчал русский. — Здесь вообще никого не было.

Джоунз и Бэбкок озадаченно переглянулись. Джоунз пришел в себя первым.

— А вы кто такой, сэр? — спросил он.

— Я барон Николай Соломонович Захаров, — сказал незнакомец. — Это мой сад, а вон там — мой дом, и я подозреваю, что вы оба умудрились напиться в столь ранний час, раз вам кажется, что вы кого-то здесь видели. Уверяю вас, здесь никого не было.

И в воздухе, и в воздухе прозрачном,

Свершив свой труд, растаяли они.

— Наконец-то, — произнес Эйнштейн, попыхивая трубкой. — Теперь у нас есть хоть какая-то зацепка.

Джойс неуклюже поерзал в своем кресле, пытаясь свернуться поудобнее.

— Хорошо, если нам удастся за нее зацепиться, — с сомнением сказал он.

Эйнштейн начал рыться у себя на столе в поисках чистого листа. По-видимому, это была непростая задача, ибо вся бумага в его кабинете была испещрена формулами и уравнениями.

— Барон Захаров, — пробормотал он. — Свет в конце тоннеля. Ага! — Он наконец нашел то, что искал. — Вот, — сказал он, протягивая бумагу Бэбкоку, — нарисуйте, пожалуйста, точный план того места, где загадочным образом исчез Вири.

Пока сэр Джон усердно рисовал, Эйнштейн то и дело заглядывал ему через плечо, задавая вопросы и уточняя подробности. В конце концов он получил именно такой план, какой ему был нужен.

— Ага, — с удовлетворением произнес Эйнштейн, изучая рисунок, — так я и думал. Ну и хитры же они, мошенники!

— Надеюсь, вы знаете, о чем говорите, — пробурчал Джойс из темного угла, где стояло его кресло. — Для меня, полного профана во всем, что связано с наукой, это самое загадочное из всех событий, о которых нам поведал сэр Джон.

Эйнштейн усмехнулся.

— Вряд ли, — сказал он Бэбкоку, — вы поверили барону Захарову на слово и ушли оттуда ни с чем, вежливо распрощавшись.

Бэбкок безнадежно махнул рукой.

— Конечно, мы ему не поверили, — сказал он. — Мы начали его расспрашивать. Сначала он считал нас пьяными или сумасшедшими, и Джоунзу потребовалась вся его дипломатичность, чтобы барон в конце концов отнесся к нам более или менее серьезно. Но даже после этого в его голосе звучала насмешка. Наверное, нет на свете людей надменнее русских дворян. Но он все же позволил нам осмотреть сад. По обе стороны от дорожки росли пышные кусты, псе утопало в листьях и цветах. Если бы преподобного Вири схватили и тащили напролом через сад, часть растений была бы сломана, но ничего такого мы не заметили.

— Какой высоты был забор? — быстро спросил Эйнштейн.

— Около метра. Я отчетливо видел голову и плечи Вири до тех пор, пока он не скрылся за дубом.

— А растения? — не сдавался Эйнштейн.

— От полуметра до приблизительно метра двадцати. Но все они были в целости и сохранности, — повторил сэр Джон.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал Эйнштейн. — Теперь, сэр Джон, постарайтесь как можно точнее представить себе преподобного Вири и барона Захарова. Какого они были роста?

Сэр Джон сосредоточенно нахмурился.

— Вири был небольшого роста, — сказал он. — Может, чуть больше пяти футов. Барон был моего роста или даже немного выше меня, то есть примерно пять футов восемь дюймов. Мне кажется, что я смотрел на него снизу вверх, но он держался очень надменно, поэтому мог показаться мне более высоким, чем был в действительности.

Эйнштейн кивнул и задумался.

— Гром и молния, — через минуту пробурчал он и снова обратился к Бэбкоку. — Что было после того, как вы с Джоунзом осмотрели сад?

— Барон проводил нас до ворот, ворча что-то нравоучительное о людях, которые напиваются с утра. Я был совершенно растерян, но Джоунз сказал: «Я не верю этому человеку. Давайте наведем о нем справки у соседей».

— Очень разумно, — кивнул Эйнштейн.

— Я знаю, о чем вы думаете, — сказал Бэбкок. — После слов Джоунза я сразу же подумал именно об этом. Исчезновение Вири и надменность барона произвели на меня такое сильное впечатление, что мой ум на какое-то время буквально прекратил функционировать, но эта мысль была совершенно очевидной: если нас каким-то образом провели, барон должен был в этом участвовать.

— Продолжайте, — сказал Эйнштейн с легкой усмешкой.

— Оказалось, что в соседнем доме живет мисс Айседора Дункан, известная американская танцовщица. Кстати, вы когда-нибудь видели, как она танцует? — неожиданно спросил Бэбкок.

— Я ненавижу балет, — сказал Джоунз. — Все эти дурацкие прыжки мешают сосредоточиться на музыке.

— К сожалению, я тоже никогда не видел мисс Дункан, — признался Эйнштейн. — Но, как и все в Европе, много слышал о ней. Говорят, она танцует не хуже Павловой.

— Гораздо лучше! — с жаром воскликнул Бэбкок. — Я видел ее только раз, в 1909 году, но не забуду этого никогда. Конечно, я не одобряю распутного образа жизни мисс Дункан, но должен признать, что она принадлежит к числу величайших балерин нашего времени. Я был очень разочарован тем, что ее не оказалось дома. Но нам все же удалось поговорить с ее секретарем — мисс Стурджис, тоже американкой.

— И что же мисс Стурджис сообщила вам о бароне Захарове?

— О, мы услышали от нее немало интересного, — сказал Бэбкок, устало усмехнувшись. — В сущности, даже намного больше, чем хотели услышать. Оказалось, что она смертельно ненавидит барона.

— Неужели? — расстроенно воскликнул Эйнштейн. — Я ожидал совсем иного.

— Мисс Стурджис назвала барона ханжой и религиозным фанатиком, который все время сует свой нос в чужие дела. По ее словам, однажды барон Захаров попытался организовать в этом квартале нечто вроде крестового похода против мисс Дункан. Он предложил изгнать ее из этого респектабельного района, мотивируя это тем, что она якобы расшатывает устои нравственности. Эта затея провалилась, он не успокоился и продолжал надоедать соседям своими письмами, в которых цитировал смелые высказывания мисс Дункан из газетных интервью и называл ее опасной революционеркой. Мисс Стурджис также сказала, что если бы не его высокий пост в русском посольстве, соседи с удовольствием выдворили бы из квартала его самого.

— Что еще она вам рассказала? — спросил Эйнштейн, внезапно просветлев. На его лице снова заиграла легкая улыбка.

— Каждое утро Захаров ходит в православную церковь, несмотря на то, что она расположена в нескольких километрах от его дома. Чтобы успеть к заутрене, он обычно встает в пять часов. Однажды он попытался использовать свое положение в посольстве и запретить одному магазину русской книги продавать сочинения графа Толстого — Толстой, видите ли, сомневается в непорочном зачатии. Кстати, дядя барона Захарова был патриархом православной церкви и жил в Москве. Сам барон не выносит католиков и евреев, а протестантов вообще приравнивает к атеистам. «Имея такого соседа, — сказала нам мисс Стурджис, — я понимаю, почему Россия остается такой отсталой страной».