Оперативный центр. Государственные игры - Том Клэнси Страница 65

– Отставить! – отрубил Херберт. – Я не стану греть свою задницу, пока чья-то жизнь подвергается опасности.

– Но тогда опасности подвергнутся обе ваши жизни…

– Мальчик, я сегодня уже подвергал себя опасности, просто сидя в этом чертовом автомобиле, – сказал Херберт, сворачивая с автобана. – Я буду осторожен, и я до нее доберусь, обещаю. А еще я возьму с собой телефон. Звонок-вибратор будет включен, но я не открою пасть, если стану подозревать, что кто-то нас слышит.

– Я, конечно, по-прежнему против, – твердо заявил Альберто. – Но все же удачи вам, босс, – помедлив, добавил он.

– Спасибо, – поблагодарил его Херберт, уже двигаясь по двухрядному шоссе. Впереди показалась площадка для отдыха с заправкой, закусочной и гостиницей с вывеской “Свободных мест нет”. Это означало, что либо она забита неонацистами, либо владельцы, наоборот, не хотят с ними связываться. Херберт свернул на площадку и поставил машину за современным одноэтажным зданием. Затем он, скрестив пальцы к удаче, нажал на кнопку, чтобы выгрузить инвалидное кресло. Он опасался, что все эти гонки с битьем автомобилей могли повредить механику “мерседеса”. Однако все оказалось в порядке, и пятью минутами позже он уже катил в кресле вверх по пологому склону в оранжево-голубом свете приближающихся сумерек.

Четверг, 17 часов 30 минут, Гамбург, Германия

Длиннющий лимузин подкатил к отелю, где ждал Жан-Мишель, ровно в половине шестого.

Послеобеденные выпуски новостей были заполнены сообщениями о пожаре в Сант-Паули, не обошлось и без обвинений в адрес владельца клуба. Феминистки были счастливы, и счастливы были коммунисты, а пресса вела себя так, словно сорвалась с цепи. Жан-Мишелю показалось, что Рихтера критиковали за его деятельность и сомнительные услуги его клуба так же широко, как и за его политические убеждения. Была прокручена старая запись, где он защищался, утверждая, что занимается бизнесом в сфере услуг “по обретению душевного спокойствия”. Компания женщин расслабляет мужчин после стрессов, чтобы те могли успешно решать сложные проблемы. И, мол, именно его бизнес и предоставляет такие возможности.

А Рихтер отнюдь не дурак, размышлял Жан-Мишель, просматривая телевизионные передачи. Результатом обвинений со стороны феминисток, коммунистов и прессы – всех тех, кого недолюбливает средний немец, – становилось то, что людей, наоборот, тянуло ближе к национал-социалистам Рихтера.

Жан– Мишель вышел из отеля в пять двадцать пять. Ожидая под навесом у входа, он сомневался, приедет ли Рихтер. А если и появится, то не прибудет ли он вместе с набитым боевиками грузовиком, чтобы рассчитаться за пожар.

Однако это было бы не в стиле Рихтера. Насколько французы представляли, это было бы скорее в стиле Карин Доринг. У Рихтера были свои понятия о гордости. После того как лимузин остановился и швейцар открыл дверцу, Жан-Мишель обернулся и кивнул. Месье Доминик настоял, чтобы Анри и Ив отправились вместе с ним, и телохранители забрались в машину, прикрывая Жан-Мишеля спереди и сзади. Все трое уселись лицом назад и спиной к перегородке, отделявшей салон от водителя. Ив захлопнул дверцу. Лица французов приобрели нездоровый серый цвет из-за тусклого освещения, проникавшего сквозь сильно тонированные стекла.

Жан– Мишель не был удивлен, обнаружив, что Рихтер выглядит менее заносчивым, чем прежде. Немец в одиночестве расположился на заднем сиденье, прямо напротив них. Он сидел, совершенно не двигаясь, и молча смотрел на попутчиков. Даже когда Жан-Мишель поздоровался, он ответил лишь коротким кивком. С того момента, как машина тронулась, Рихтер не спускал глаз с французов. Выпрямив плечи и положив руки на стрелки коричневых костюмных брюк, он наблюдал за ними из тени заднего сиденья.

Жан– Мишель так и думал, что попутчик окажется не особенно разговорчивым. Однако, как говорил Дон Кихот, перевязать раны побежденного -обязанность победителя. Кроме того, были вещи, о которых следовало сказать.

– Герр Рихтер, – мягко обратился француз, – месье Доминик отнюдь не хотел, чтобы события развивались так, как это произошло.

Рихтер смотрел на Анри и теперь перевел взгляд на Жан-Мишеля, его зрачки переместились, словно крохотные шестеренки.

– Это что, извинения? – спросил он. Жан-Мишель отрицательно покачал головой.

– Рассматривайте это, как оливковую ветвь, – пояснил он. – Предложение о мире, которое вы, я надеюсь, примете.

– Да плевал я на него и на вас, вместе взятых, – без всяких эмоций ответил Рихтер.

Француз, похоже, немного растерялся. Анри издал беспокойное ворчание.

– Герр Рихтер, – заговорил Жан-Мишель, – вы должны понимать, что вам нас не одолеть.

– То же самое вот уже много лет говорит гауптман Розенлохер из гамбургской полиции. А я по-прежнему существую. Кстати, спасибо за пожар. Гауптман так рьяно ищет тех, кто хотел моей гибели, что его перетрудившаяся команда неподкупных позволила мне ускользнуть.

– Месье Доминик не полицейский, – возразил Жан-Мишель. – Для вас он является весьма щедрым благодетелем. Ваши политические институты остались нетронутыми, и вам были предоставлены деньги, чтобы наладить дело профессионально.

– А что взамен? – уточнил Рихтер.

– Взаимное уважение.

– Взаимное уважение? – возмущенно переспросил Рихтер. – Да это же требование раболепия! Делай я то, что мне скажут, и меня оставят в живых.

– Вы не понимаете, – настаивал Жан-Мишель.

– Неужели? – сыронизировал Рихтер.

Его рука направилась во внутренний карман пиджака, и Анри с Ивом одновременно подались вперед. Рихтер не обратил на них внимания. Он достал портсигар и взял в рот сигарету. Сунув портсигар обратно, он на какое-то время замер, вперив взгляд в Жан-Мишеля.

– Я вас очень хорошо понимаю, – наконец проговорил он. – Я размышлял всю вторую половину дня, пытаясь понять, почему вам было так важно меня унизить.

Он снова достал руку из кармана, и, когда Жан-Мишель сообразил, что немец сжимает в ладони вовсе не зажигалку, было слишком поздно. Крохотный пистолет, “бэби-браунинг”, дважды выплюнул язычок пламени: первый раз – чуть правее Жан-Мишеля, второй – чуть левее. Хлопки выстрелов оказались громкими и заглушили характерное “чпок”, прозвучавшее, когда пули пробивали лоб каждого телохранителя.

Машина свернула, и оба тела завалились в водительскую сторону. Жан-Мишель ощутил звон в ушах, а когда тело Анри навалилось ему на плечо, лицо его вытянулось и приняло испуганное выражение. Аккуратная маленькая ранка на лбу убитого заполнилась темно-красной кровью, которая начала медленно стекать вниз по его переносице. То ли вскрикнув, то ли застонав, Жан-Мишель оттолкнул его плечом ближе к дверце. Затем он взглянул на мертвого Ива, у которого кровь красной сеткой растеклась по морщинам на лице. Наконец расширившимися от ужаса глазами Жан-Мишель уставился на Рихтера.